добавил, — там серебряной руды и свинца залежи необычайно богатые. И о том ты уже давно ведаешь, с Режицы — я ведь тебе тогда говорил.
Петру Андреевичу воспоминания явно не пришлись по душе, только судорожно кивнул в ответ. Алексей же усмехнулся, и продолжил говорить как ни в чем не бывало.
— На Яике у нас казаки живут, и на Иртыше будут, а отсюда досюда, от реки до реки порубежная линия должна быть. И путь в Сибирь защищен будет полностью, и земли там много хорошей — степи. Сами себя прокормят, и будет хлеб, чтобы с кочевыми народами торговать. Но то ладно, дело далекого будущего, главное тут серебро найти и начать добывать руду и плавить. А его там много, очень много, одну-две тысячи пудов можно в год добывать на первых порах, потом много больше. Ничего — староверы вкупе с Демидовым его обязательно отыщут, ибо свой интерес имеют.
Алексей остановился, закурил папиросу, продолжая внимательно рассматривать карту. Серебро было нужно до крайности, но золото куда больше — прибыли гонцы от иркутского воеводы, привезли туго набитый мешочек золотых крупинок. В конце прошлого лета намыли немного, в этом году будет куда больше — людишек ведь направят, с Киренского острога подвоз по рекам будет организован. Будет золото, обязательно будет — уральское и витимское, вначале несколько пудов, потом счет на десятки пойдет, а лет через двадцать и по целой сотне пудов ежегодно добывать начнут — а это до полумиллиона рублей звонкой монетой. А ведь еще есть множество мест, где золота много — только туда добираться далеко, пару десятилетий точно нужно на походы и освоение отвести.
От мыслей царя отвлекло нарочитое кряхтение Толстого — старик пошевелился, все же не мог долго тихо сидеть — тело затекло, ноги у него опухали. Алексей опомнился, и вернулся к делу:
— Ладно, Сибирь так — к слову пришлась. Запорожцы пусть в Алешках остаются и пока хана крымского берегут. Придет время, они мне там хорошо послужат, а оно настанет, и очень скоро, боярин. Терпеть такую язву под боком, как Крымское ханство нельзя — двести лет сплошного разорения. И засечными линиями не отгородишься — уйму денег уже вбухали, а все без толку, каждый год людишек в рабство уводят.
— Государь, за ханом Оттоманская Порта стоит, ему Диван покровительствует, и сам султан благоволит. Большая война будет, против нас стотысячную армию двинут, не меньше, а то и больше.
— Нужно будет с цесарем договориться, да с венецианцами и мальтийскими рыцарями — одни не выдюжим, даже с новыми пушками и ружьями. А сейчас вообще воевать не сможем. Потому Аниките Репнину повелел занять треугольник Белая Церковь, Умань и Чигирин, там дальше смотреть будем, как османы себя поведут. Главное, чтобы поляки сами признали потерю, тогда туркам встревать ни к чему, да и мало мы отберем. А вот Литву обессилить нужно полностью — отец с северо-запада Жемайтию отберет, мы с востока сорокатысячную армию двинули. А черед Малороссии потом настанет, когда укрепимся, корабли построим, да союзниками обзаведемся сильными — лет через пятнадцать, не раньше.
— Ты прав, государь — панство за литвинов не так вступится, а вот если Подолию и Волынь потеряют, то тут война будет долгая. Лучше уж сейчас взять то, что само в руки просится, и отобрать легко. Благо за нас шведы и ливонцы с пруссаками воюют, и за новым королем у них дело не станет — тестем Каролуса свейского является. Но не раньше, чем Август поражение свое признает и мир подпишет, по которому литовская землица к нам и отойдет. И нечего им православный люд угнетать!
Толстой хитро улыбнулся — несмотря на преклонный возраст, он всю зиму мотался от Риги до Кенигсберга, и к созданию «альянса» немало сил приложил, отстаивая русские интересы…
Золотой дукат Петра I — «червонец», как называли такие монеты. Он первым из московских царей осознал, что собственные золотые монеты для репутации державы, и для защиты ее торговых интересов крайне необходимы. Ведь деньги есть «кровь войны»…
Глава 28
— Пройдоха еще тот вице-канцлер, хоть и граф, — Меншиков хмыкнул, на губах застыла ехидная улыбка. Да и Петр Алексеевич ухмылялся, обрадовался несказанно — прав оказался Толстой, хоть по жизни предавал всех своих покровителей. Но умен и хитер старик, в этом ему не откажешь — предсказал дальнейшие события с удивительной точностью, не ошибся.
Император Карл не выступил с армией в поддержку Речи Посполитой, наоборот, тоже решил воспользоваться удачным моментом, введя войска и заняв Краков — древнюю столицу Польши. И предлог выбрал соответствующий — «защита» прав католиков от воинственных лютеран и ортодоксов, что решили бороться за права «диссидентов», своих единоверцев. Вот только Алешкин свояк воевать не собирался против своих «кузенов» — захапал солидный кусок мало-польских земель, и встал там лагерем, на Варшаву не двинулся. И тут даже самому тупому из панов стало ясно — раздел Речи Посполитой состоялся, противопоставить захватчикам нечего, и как не обидно, но лучше самим признать потерю части, чем попозже лишится всего.
О сопротивлении речи не могло быть — коронного войска почти нет, «посполитое рушение» поздно объявили, а потому шляхетского ополчения собрали немного, да и то было молниеносно разбито шведами и ливонцами. Варшава захвачена без боя, и там Карл XII своим лающим голосом продиктовал морально сломленному Августа условия унизительного мира, которые тот покорно и привычно принял, опыт имелся. А что оставалось делать курфюрсту. Саксонии его не лишили, туда и удалился, выплатив миллион талеров отступного шведской и ливонской казне. Подпись на трактате, сделанная за день до отречения, для него вообще ничего не значила, ведь все последствия этой скоротечной «зимней войны» будут расхлебывать сами поляки.
Депутатов сейма буквально прикладами согнали во дворец — гренадеры стояли на каждой лестнице, на улицах столицы маршировали шведские, «ливонские» и прусские войска. И выхода никакого не оставалось для горделивого панства — либо признать итоги мира и нового короля, или горько пожалеть о собственной строптивости и потерять всю страну целиком, поделенную «добрыми соседями» между собой. Сопротивление бесполезно — войска нет, своих саксонцев Август увел, повторно собрать ополчение не
