полевой колокольчик, пролили горчицу на синие книги, скрестили канарейку с голубым павианом, то ни один из этих диких союзов не даст ничего даже отдаленно похожего на зеленый цвет. Зеленый – не интеллектуальная комбинация, как сложение: это физический результат, подобный рождению. Несмотря на то что никто в действительности не понимает ни родителей, ни детей, можно сказать, что, даже если бы мы могли понять родителей, мы не смогли бы предположить, какими будут их дети. Каждый раз эта сила действует по-разному; каждый раз составляющие цвета объединяются в иное сочетание. В действительности девочка может унаследовать свое уродство от красивой матери. В действительности мальчик может получить свою слабость от сильного отца. Даже если мы признаем, что это судьба, для нас это должно оставаться сказкой. Что касается причин, кальвинисты и материалисты могут быть правы или неправы; мы оставляем им их скучные споры. Но что касается результатов, тут нет никаких сомнений. Всякий раз новый цвет, небывалая звезда. Каждое рождение уникально, как тайна. Каждый ребенок непредсказуем, как чудовище.
Для всех этих предметов не существует науки, а есть лишь своего рода ревностное невежество; и никто никогда не мог выдвинуть никаких теорий нравственной наследственности, которые оправдали бы себя именно в научном смысле, то есть таких, чтобы на них можно было положиться заранее. Допустим, есть шесть случаев, когда у внука проявился такой же нервный тик или такой же порок, как у дедушки; или, возможно, таких случаев шестнадцать, а может быть, шестьдесят. Но еще не было и пары случаев, даже одного случая, чтобы кто-нибудь поставил полкроны на то, что у дедушки будет внук с таким же тиком или таким же скверным характером. Короче говоря, наследственность – нечто вроде предзнаменования, склонности, исполнение снов. Что-то действительно сбывается, и когда такое происходит, мы это записываем на память, но даже сумасшедший никогда не станет рассчитывать на такой случай. В самом деле, наследственность, как сны и предзнаменования, – понятие варварское, то есть не обязательно ложное, но смутное, расплывчатое и неопределенное. Цивилизованный человек ощущает себя несколько свободнее от своего рода. До христианства рассказы о гибели человечества волновали дикий север; и со времен Реформации и бунта против христианства, то есть религии цивилизованной свободы, дикарство постепенно возвращается в виде реалистичных романов и проблемных пьес. Проклятие Ругон-Маккаров[141] столь же языческое и суеверное, как проклятие Рейвенсвуда[142], только книга написана похуже. В этом мрачном варварском смысле чувство расовой судьбы не будет вовсе иррациональным и может быть допущено, как и сотни других оттенков эмоций, которые делают жизнь целостной. Единственное, что важно в трагедии, – умение относиться к ней легкомысленно. Но даже когда варварский потоп достиг своего пика в безумных романах Золя (таких как «Человек-зверь» – грубое оскорбление животных, как и всего человечества), даже тогда открытое применение идеи наследственности на практике остается робким и неуклюжим. Изучающие наследственность сами остаются дикарями в этом жизненно важном смысле; они смотрят на чудеса, но не смеют их применить. На практике никто не безумен настолько, чтобы издавать законы или обучать догмам физического наследования; и даже язык этот используется редко, в основном для особых современных целей, таких как гранты на исследования или угнетение бедных.
III. Уловки окружающей среды
Таким образом, после всего шума, который наделал современный кальвинизм, люди осмеливаются иметь дело только с уже родившимся ребенком и углубляются не в евгенику, а в образование. Или, если воспользоваться довольно скучной терминологией популярной науки, занимаются вопросом не наследственности, а окружающей среды. Я не стану усложнять проблему, подробно рассуждая о том, что и против понятия «окружающая среда» можно выдвинуть некие возражения и сомнения, подобные тем, которые парализуют использование идеи наследственности. Я лишь выскажу предположение, что даже о влиянии окружающей среды современные люди рассуждают слишком весело и легкомысленно. Мысль, что окружение будет формировать человека, всегда путают с совершенно другой идеей – что оно будет формировать его определенным образом. Возьмем самый общий пример: ландшафт, несомненно, влияет на душу, но как именно он подействует – совсем другой вопрос. Родившийся среди сосен может полюбить сосны, а может и приобрести к ним отвращение. А еще может быть и так, что человек никогда не всмотрится в сосну. Или же возникнет любая комбинация таких последствий, и каждое может проявиться в разной степени, так что научному методу здесь не хватает точности. И я позволяю себе это утверждать, не отмахиваясь от академических знаний, а напротив, держа в руках синий статистический сборник. Может быть, горцы столь поэтичны, потому что они населяют горы, но как же тогда швейцарцы, которые тоже живут в горах? Возможно, швейцарцы боролись за свободу, потому что у них были возвышенности, а голландцы боролись за свободу, потому что у них возвышенностей не было? Лично я считаю это весьма вероятным. Окружающая среда может работать как положительно, так и отрицательно. Швейцарцы, возможно, становятся благоразумными вовсе не вопреки живописности своих пейзажей, а как раз из-за этой живописности. Фламандцы, возможно, становятся фантастическими художниками не вопреки своему скучному горизонту, а именно благодаря ему.
Я затянул это отступление лишь затем, чтобы показать: даже в вопросах, которые, по общему признанию, находятся в пределах ее компетенции, современная наука продвигается слишком поспешно, по пути отбрасывая огромные звенья логической цепи. Тем не менее, воспитывая детей, нам приходится иметь дело с реальностью окружающей среды или, если использовать старое слово, образования. Приняв во внимание все сделанные выше умозаключения, мы можем сказать, что образование, по крайней мере, подразумевает поклонение воле, а не трусливое поклонение фактам; оно имеет дело с той сферой человеческого бытия, которую мы можем контролировать, а не только омрачаться варварским пессимизмом Золя и преследованием наследственности. Мы, конечно, разыграем из себя дураков – вот что подразумевается под философией. Но мы не будем разыгрывать из себя зверей, а именно это вытекает из следования законам Природы и скрывается под зовом плоти. В образовании есть немало вздора, но не такого рода, который делает из простых глупцов рабов серебряного магнита, единственного ока мира. В этой славной области есть причуды, но не безумства. Несомненно, мы тут не раз наткнемся на ерунду, но не столкнемся с кошмаром.
IV. Правда об образовании
Когда человека просят написать, что он на самом деле думает об образовании, его душу охватывает чувство, которое на первый взгляд можно спутать с отвращением. Если правда, что людей воротит от священных слов и они устали от богословия, если общее и необоснованное раздражение «догмой»
