показал глазами на дверь.
Авилов прислушался: в наступившей тишине он различил чью-то мягкую поступь по коридору. Рука сама потянулась к кобуре…
— Будьте наготове… — прошептал Листок. — Револьвер пока не доставать!
Дверь распахнулась внезапно, без стука, и, мелькнув белым халатом, вошел Поплавский.
— Черт бы вас побрал, доктор! — выругался ротмистр. — Закройте дверь… За санитаром послали?
— Послал фельдшера… — изумленно глядя то на одного, то на другого, произнес Поплавский. — А где Семен Михайлович?
— Семену Михайловичу здесь делать нечего. И закройте наконец дверь!
Доктор захлопнул.
— Что это все значит?
— А теперь проходите за стол и садитесь!
— При живом-то Семене Михайловиче это совершенно бестактно…
— Больше ни слова! — прикрикнул Листок. — Проходите и садитесь. И ни звука! Быстро!
Обескураженный бесцеремонностью жандарма, доктор попятился к выходу:
— Идите к черту! Я не намерен терпеть ваше дурацкое солдафонство…
— Назад! — прошипел Листок, доставая из кобуры револьвер. Громко щелкнул курок, вставая на боевой взвод.
— Ротмистр! Прекратите! — испуганно вскликнул Авилов. Но Листок его не слышал. Он пристально смотрел на врача.
— Я совершенно не намерен шутить, доктор. Либо вы делаете, как велю, либо будете застрелены!
Поплавский побледнел. Взглянув на страшное в своем спокойствии лицо ротмистра, он вдруг понял, что этот непременно выстрелит. Либо жандарм сошел с ума, либо была слишком веская причина, чтобы решиться угрожать дежурному доктору оружием. И где! — в госпитале, в кабинете главного врача!
— Вы ополоумели, ротмистр Листок… — прошептал он. — Это не стрелковый тир… Не знаю, что вы задумали, но я непременно доложу об инциденте… по команде…
— Вы не первый в вашем желании… — медленно произнес Листок. — Пройдите за стол!
Поплавский помедлил и, едва дыша, прошаркал меж вооруженными контрразведчиками к столу. Тоскливо оглядев обоих, молча опустился на край стула.
Листок, не оборачиваясь, заложил револьвер в кобуру и, сделав шаг к стене, встал спиной к старому дивану.
Наступила тягостная тишина. Поплавский в каком-то тревожном оцепенении смотрел на неизвестно чего ожидавших военных. Кого они боятся, если, вооруженные до зубов, притаились, как затравленные? Этого Дидлова? Но чем мог напугать их рядовой санитар? А если не его, то какого дьявола они делают в этом кабинете? Отчего так вслушиваются в коридорные звуки, отчего штабс-капитан так встревожен и то и дело косится, будто чего-то вопрошая, на бесноватого ротмистра? А тот, отмороженный, застыв и сверля глазами дверь, молчит и не подает признаков жизни. Отчего?
Чем дольше тянулось время, тем напряженнее становилась атмосфера в комнате. Но ничего не происходило…
Словно не выдержав накала ожидания, стул под доктором неожиданно скрипнул — Листок резко обернулся и, грозно сверкнув очами, приложил палец к губам:
— Тш-ш…
Ординатор замер. Листок бросил взгляд на Авилова: штабс-капитан бесшумно протирал тыльной стороной ладони лоснящийся от пота лоб. Ротмистр показал глазами на дверь и одними губами прошептал: "Ждем!"
Прошло еще минут пятнадцать, прежде чем за дверью послышались тяжелые шаги: бух…бух… бух…
Все трое напрягли слух. Шаги, приблизившись, внезапно оборвались. Прошла еще минута. В дверь осторожно постучали…
— Войдите! — глухо, но достаточно громко, чтобы его услышали снаружи, выкрикнул Листок.
Дверь отворилась и медленно затворилась — в комнату неслышно ступил среднего роста широкоплечий санитар. Он в плотно прилегающей гимнастерке-косоворотке, на рукаве — белая, с красным крестом, повязка. Лицо — крупное, несколько заостренное, как у зверька — настороженное.
Темные, бегающие глазки сразу впились в обомлевшего за столом дежурного врача; затем в штабс-капитана, в пристально глядящего на него ротмистра.
— Дидлов? — медленно спросил Листок, встретившись взглядом.
Вместо ответа санитар едва заметно кивнул. Однако следующий вопрос ротмистра заставил его вздрогнуть:
— Зачем застрелил капитана?
Санитар молниеносно взглянул на Поплавского, на Авилова, вновь на Листка и вдруг, нащупывая правый карман шаровар, шагнул назад.
— Руки! — взревел ротмистр, выхватывая револьвер. — Руки поднял, сволочь!
Санитар остановился, медленно опустил глаза на ствол и, неожиданно развернувшись, скакнул к выходу.
И тут произошло то, чего никто не мог ожидать. Палец Листка уже жал курок, когда дверь внезапно распахнулась и перед беглецом выросла фигура штабс-ротмистра Драча, который тут же, с размаха, влепил санитару кулаком в грудь:
— Куда прешь, болван!
Следом за штабс-ротмистром в кабинет, держа на вытянутой руке револьвер, вбежал с горящими глазами Яшка, но он так же вылетел в коридор, ибо, развернувшись, Драч вмазал в зубы и ему.
— А ты еще кто такой, стрелок хренов! Алексей Николаевич, что это у вас за цирк? — возмущенно прогрохотал жандарм.
Но Алексею Николаевичу было не до штабс-ротмистра: от удара санитар отлетел по инерции к нему и уткнулся спиной в ствол револьвера.
— Руки, шкура! Поднял! — прошипел Листок.
Санитар на мгновение замер и вдруг, вместо того чтобы поднять руки, с силой сомкнул пальцы, разомкнул их, молнией поднес правую кисть ко рту и неожиданно — точно намереваясь откусить — вонзился зубами в безымянный палец. Еще мгновение — и могучее тело санитара с грохотом рухнуло под ноги штабс-ротмистра Драча.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Все обалдело смотрели на вдруг ставшее недвижным тело санитара.
— Черт знает что такое… Он же умер! — изумленно выдохнул Драч.
— Доктор, гляньте, живой? — растерянно произнес Листок. — Неужели — яд?
16. 27 ноября 1914 г. Кольцо
Из дневника Николая II:
"27-го ноября. Четверг.
Праздник Нижегородского полка провел в Тифлисе, а полк проводит его в Польше! В 10 час. начался большой прием военных, гражданских чинов, дворянства, городской думы, купечества и депутации крестьян Тифлисской губ. Погулял в красивом саду ¼ часа. Принял двух раненых офиц. — Нижегородцев и подп. кн. Туманова 4-го стр. И. Ф. полка. После завтрака посетил больницу Арамянца — 180 раненых и лазарет в зданиях не открытой губ. тюрьмы — свыше 600 раненых. Вернулся после 6 час., и пил чай, и сидел с Воронцовыми. После обеда воспитанники гимназий прошли с фонарями и пропели гимн перед окнами дворца. Вечером читал бумаги".
Расследование происшедшего в кабинете самоубийства затянулось до четырех часов утра. Работали одновременно по санитару Дидлову и капитану Волчанову. Оба трупа были тщательно осмотрены докторами; и если причина смерти капитана была очевидна — от двух пуль калибра 7,65, то причина смерти санитара, а вернее способ, с каким тот покончил собой, поразил всех! Было установлено, что смерть наступила от яда из класса цианидов, хранившегося в полом серебреном кольце, нанизанном на безымянный палец правой руки самоубийцы. Доступ же к яду прикрывала крохотная пластина, отодвигающаяся в сторону одним нажатием ногтя.
Такое орудие смерти простой самоубийца носить не мог — все говорило, что санитар был специально снаряжен, а это косвенно указывало на его причастность
