в сторону от Аддис-Абебы. Довгань и прочие выбрались поскорее из своей машины, побежали к людям, стоящим на дороге. Развязав мешок, Григорий скорее снял его с головы девушки. Полицейский снимал с мужчины. Девушка была не Дореева. Мужчина, как Довгань догадался еще до того, как с того сняли мешок, – не Малиновский. Девушку трясло.
– Здрасте. Вы кто? – спросил ее Григорий.
– Я – Лена… Мы – туристы… Нас п-похитили… – Она заплакала. – Ой, мамочки! Вы что, русские, да?
– А что, мой выговор на эфиопский тянет? – стал раздражаться Григорий.
– Мы на экскурсию ездили… – заговорил мужчина. – Даже сообразить ничего не успели. Остановилась машина, из нее автоматчики вылетели. Нас запихнули в машину… Там, на экскурсии, еще десять человек было. Почему – нас? Самые богатые как будто…
– Да, да, да, – автоматически отвечал Довгань. В голове у него гудело. Он понимал, что должен быть сосредоточен. Он не может позволять себе нервы, он – профессионал. Но ничего не мог с собой поделать. Впервые за долгое время чувствовал, что не владеет собой в полной мере. Понимал, что это провал. Нет, он-то лично ничего не провалил. Они все вместе провалили! Если подходить формально, сегодня он ничего иного сделать не мог. Все шло так, как шло. Но положа руку на сердце, разве он не чувствовал, что все идет не так? Разве не высказывался в таком роде?
Зачем им подсунули других заложников?… Конечно, эти люди ни в чем не виноваты, кроме того, что решили провести отпуск в экзотической африканской стране, – запомнят теперь надолго. Ему на них не за что злиться. То, что должны были выкупить других, а выкупили их – счастье для них.
Довгань покрутил пальцем в воздухе: сворачиваемся, уезжаем. Военные переберутся в багажное отделение, – решил. Солдат должен стойко переносить тяготы и лишения военной службы. В салон он посадит спасенных заложников.
Для чего им подсунули других заложников?… А с чего он вообще взял, что ему хотели продать именно Малиновского и Дорееву? Это он желал, чтобы было так. Ему никто фамилий не называл. Он почему-то решил, что больше, как Дореевой и Малиновскому, и быть некому. Да, не было сообщений о пропаже людей, ну и что? Почему не сообщили – другой вопрос. С этим надо будет разобраться… Стоп! Но он же все время вел разговор о журналисте и учительнице. Им не просто так подставили других людей. Им специально подставили других людей! Весь торг, на удивление неторопливый, он нужен был не столько ему, покупателю, сколько им, продавцам. Продавцы сами были рады потянуть время. Им зачем-то важно было потянуть время.
В посольстве помощника не было. Военного атташе Симонова – тоже. Вместе куда-то уехали. Появилась надежда, что свои прорвались из Эфиопии. Хоть одна хорошая новость. Может, те освобожденные заложники, которых они везут, что-то прояснят?
Денис страдал с того момента, как выработал план. Он точно знал, что станет пытаться его осуществить, но не представлял, как он сможет оставить Вику. Прижавшись щекой к горячей стене гаража через ткань снятой с себя рубашки, иначе невозможно было, все смотрел на те боксы, в одном из которых предположительно ее держат. Как узнать, что с ней? Как донести до нее, что он хочет уйти, чтобы вернуться за ней?
Вдруг в его затуманенной от жары и плена голове прояснилась очевидная вещь. Тот железный бокс, который он рассматривает сквозь узкую щелочку, находится, на самом деле, не так далеко от него. На ночь генератор выключают, становится тихо. Он может попробовать поговорить с Викой. Как ему раньше на ум не пришла столь элементарная мысль?! Просто поговорить! Не расстреляют же его сразу за это?
В жизни появилась близкая цель. Он дождался темноты и позвал:
– Вика!
– Да! – отозвалась она с готовностью. Ей, видно, также не приходило в голову, что они могут пообщаться! Как странно!
– Как ты? – спросил по-английски. Пусть охрана пока понимает, о чем они говорят.
– Окей! – отозвалась она. – Правда, у меня раньше никогда не было спальни и сортира в одной комнате.
Бедный ребенок!
Послышался окрик часового. Вика, недолго думая, ответила тому на его родном наречии. Денис не понял, конечно, что именно. По логике – объяснила, о чем они разговаривают. Но тот диалога не одобрил. Пролаял в ответ, видимо, что-то нелицеприятное.
– Ругается, – констатировала Вика и замолчала. Он решил сказать ей главное. Английский тут могли понимать, но вряд ли здесь кто-то понимает по-русски.
– Вика, я решил навострить лыжи. Потом приду за тобой. Слышишь? Ты жди и не волнуйся! Прости меня за все, если не дойду!
– Не говори так! Ты дойдешь!
Охранник, грязно ругаясь на своем языке, заспешил к его „гаражу“, стал стучать прикладом в дверь Малиновскому и Морису, ругаться. Другой вышел из палатки, крикнул что-то первому. Видимо, чтобы не стучал. Из палатки вышли трое. Открыли ворота „гаража“, накинулись на Малиновского и принялись его избивать. Денис не отвечал, только уклонялся, прикрывался, старался грамотно принимать удары, сколько мог. Вышло недолго. Его свалили и хорошо попинали. Ребра все же остались вроде целы. Он понимал, его берегли. Не будь у бандитов приказ беречь их с Викой, им пришлось бы совсем туго. Давно уже причем.
Морис спросил, как он. Сильно ли досталось?
– Ничего. Спасибо. Я должен был сказать девушке, что ухожу за подмогой.
– Да, да, это было необходимо, – согласился француз.
Денис лежал и, прокручивая в голове минувшую потасовку, думал: „Вот хороший был шанс их сейчас уложить, захватить оружие… Но я сдержал себя. Это и прежде можно было сделать – спровоцировать гадов. Но так не уйти. Слишком их много. Правильно сдержался“.
– Денис, ты как? – спустя минуту тихонько позвала Вика.
– Да нормально. В Одессе, возле бара, мне тогда круче наваляли! Если бы не ты…
Он вспомнил, как, получив стипендию, повел ее в пивбар. Хорошо посидели. Он чуть замешкался, она вышла на воздух первой – в баре было душновато. А когда догнал ее, увидел, Вику уже клеит какой-то хлюст. Да так нагло! Берет ее под ручку, что-то лопочет: тю-тю-тю…
– Эй, морячок! Швартоваться будешь у другого причала, понял? – Денис резко отдернул в сторону руку нахала.
– Не понял! – тотчас возбух тот. – Ты что меня так резко дергаешь, будто кривой стартер? Я ведь и завестись могу!
– Ключевое слово „кривой“ в твоем монологе, – заметил Денис.
– Слышишь! Кривой твой базар, по-моему. И ты сейчас добазаришься до того, что сам кривым станешь!
– Иди, чеши грудь паяльной лампой! – посоветовал нахалу Денис.
– Ну, ты напросился! –
