смогу умереть, как воин, то буду служить этому конунгу, — не задумываясь, ответил воин. — Я буду должен ему его жизнь.
— Это как? — раскрыл рот купец. Он был не силен в обычаях дикарей.
— Я Сигурд Рваное Ухо, сын ярла Эйнара, сына Хьёрдиса, который был сыном Бьёрна, который был сыном Харальда, который был сыном Эги. Я клянусь именем Тора! Я буду служить этому конунгу, пока мой долг не будет уплачен. А уплачен он будет, когда я спасу его жизнь, — пояснил дан. — Таков древний обычай.
— Жди! — бросил купец и пошел договариваться к страже. Купить пленных было нельзя. Но ведь то, что нельзя решить деньгами, можно решить большими деньгами. Десять солидов для трех стражников — огромные деньги. Они и золота никогда в руках не держали, обычные же землепашцы. Они с этой войны принесут домой куда меньше, чем стоимость коровы. Три солида — это честная цена «доброй коровы с целыми рогами». Целое состояние для простого хуторянина. А исчезновения одного пленника все равно никто не заметит. Одним покойником больше, одним меньше... Франки воровато оглянулись и, зажав в кулаке по десять тремиссов с корявым профилем его величества Хлотаря, разрезали веревки на ногах Сигурда.
— Руки не будем развязывать, он же на голову больной, — пояснили они. — Уводи его отсюда поскорее, ради святого Мартина. Если десятник увидит, не сносить нам головы.
— Слушай, купец, а какой он, этот конунг? — спросил Сигурд, который шагал с караваном, который почему-то направлялся в земли баваров.
— Ты будешь очень удивлен, дан, это я тебе обещаю, — злорадно улыбнулся Приск. — И тебе далеко не все там понравится. Там такие порядки, что ты взвоешь.
— Там что, нет Медового Чертога[3]? — взвыл Сигурд.
— Насколько я знаю, нет, — ухмыльнулся Приск.
— Верни меня палачу, — уныло пробурчал Сигурд. — Конунг — скряга, худшее из того, что могло со мной случиться. Хотя нет, будет хуже, если он еще и окажется торговцем. Защити меня Тор от такой напасти. Надо принести богатые жертвы богам, видно, я сильно разгневал их.
* * *
Возвращение домой оказалось каким-то будничным. Кроме бурной встречи с женой, истосковавшейся по мужу, этот день и не запомнился Самославу ничем особенным. Начались трудовые будни, потому что впереди была зима, которую еще как-то надо было прожить. Система, которую он начал выстраивать, понемногу, со скрипом, начала работать. По крайней мере, ругани и ссор между соратниками почти не стало, или они затихали быстро.
Обоз, в котором прибыло два десятка человек из Бургундии, вызвал у местных очень умеренный интерес. Дело было в том, что по королевству франков, словно круги по воде, пошли дикие слухи, один другого причудливей. От купца — караванщика к лавочнику, а от лавочника к покупателю шла весть о том, что где-то там, за густыми лесами есть прекрасная страна, где дороги вымощены солью, а все бабы ходят в мехах и разноцветных бусах. Что еды там столько, что даже весной никто не голодает, и что у самого распоследнего лита есть своя корова и железный серп. И чем дальше шли эти новости, тем сильнее врали те, кто передавал их дальше. Новости те дошли аж до самой Гаскони, что у Пиренейских гор и там уже превратились в такое несусветное вранье, что в них и деревенский дурень не поверит. Ну, скажи на милость, где такое видано, чтобы слуги самого герцога простых селян не забижали, потому что после этого их со двора погонят. Крутили у виска люди, и смеялись вруну в лицо. А то и поколачивали, чтобы он своими враками людей не смущал. Только одно мешало объявить все это выдумками: монеты из соли, что ходили по всему королевству франков. Их только ленивый не видел, да какая-нибудь деревенщина из глухих лесов Нейстрии. Так что свою роль эти слухи сыграли, и тоненький ручеек людей из восточных, по большей части, земель потянулся с купеческими караванами в Новгород. Тут-то они и пытались осесть, создавая жуткую головную боль для местных властей. По крайней мере, Самослав сильно удивился, когда, приехав из своего торгового похода, увидел, что за стенами вырос посад на полсотни домов. А он точно помнил, что до его отъезда этих домов не было.
Боярин Лют привычно обходил город. Он делал это каждый день, как рачительный хуторянин обходит свое хозяйство. Не все, ой не все ему тут нравилось. Жуткая вонь, что неслась в город из Кожевенной слободы, выбивала слезу даже из привычного человека. Недодумал я здесь, тоскливо размышлял Лют, моля богов, чтобы ветер, наконец, начал дуть в другую сторону. Надо было на пару миль дальше их поселить.
Новгород разрастался все больше. Еще год назад все жители знали друг друга в лицо и по именам, а теперь появился посад, разбитый на правильные квадраты. Он постепенно застраивался деревянными избами, где селились люди, которые далеко не всегда понимали словенскую речь. Помимо людей честных и работящих приезжали и какие-то проходимцы с быстрыми глазами, которые толком не могли объяснить, чего им тут вообще понадобилось. Этих забирал для душевного разговора боярин Горан, с которым тоже не очень здорово всё получилось... Надо его службу куда-нибудь от жилья подальше перенести, а то непривычные люди до обморока пугаются, когда почтенный глава Тайного Приказа начинает в процессе задушевного разговора догадываться, что тот бродяга не просто так сюда приперся, а злой умысел имеет. Истошные крики и запах паленого мяса княгиня очень не одобряет, и свое прекрасное лицо морщит, когда все это до нее доносится. Не вмешивается, правда, терпит...
А еще кузнецы, которые колотят молотами от зари до зари. А еще воины, что орут на вытоптанном до голой земли поле. Как его там князь назвал? Чудное такое слово на ромейском языке... Полигон, вот! А еще Сиротская сотня, которая давно и не сотня уже. Хотислав все самоубиться хочет, да только руки никак не доходят. На кого он тогда своих мальчишек бросит? Князь ему помощников еще добавил из старых воинов. Но толпа сорванцов, которые целый день бегают эти... как их... кроссы, дерутся и стреляют из слабых луков, той еще головной болью оказалась. Туда зерно просто возами уходит. Слава богам, рыбу они сами ловят, и в наряды на огород ходят. Иначе Збых... тьфу ты! Иначе почтенный глава Денежного Приказа тоже самоубьётся. Его личный счетовод Любава всех старост до слез доводит. Подати до последней белки из них вытрясает. А у кого белки не хватает, велит зерно везти, или монетами из соли недоимки
