Дима часто выпадал из ритма или забывал аккорды, и постоянно подсматривал их у Антона. Басист Иннокентий также половину аккордов вероятно не помнил или не знал и также посматривал на игру Антона, какой аккорд он берёт. Иногда басист пытался усложнить свою партию некоторыми гаммами, но всегда запутывался, сбивался и «лажал». Как такая «вакханалия» могла понравиться директору, я не понимал.
На мой взгляд достаточно профессиональными тут были только два человека. Это клавишник Сева и гитарист Антон. Также неплохо пела Юля, хотя ей было очень сложно пытаться подстроиться под «плавающий», скачкообразный темп с дисгармоничными звуками. Но даже несмотря на это я заметил, что голос у Юли был приятен и красив, впрочем, как и она сама.
Некоторые песни пел Антон. Его голос мне показался вполне себе профессиональным. Во всяком случае, в ноты он попадал и его тембр неплохо гармонировал с музыкой.
— Ну как? — вальяжно спросил Иннокентий, обращаясь ко мне, когда закончилась четвёртая песня. — Видал, как мы можем?!
— Угу… — «угукнул» я и мотнул головой. Как за такое исполнение им ещё и премии выдают, мне было непонятно.
Оценил бы я их игру на неудовлетворительно. Игру Севы, как и Антона, я оценил бы, по пятибалльной шкале на четыре с минусом. Пение Юли — три с плюсом, остальные — два! Правда ударнику можно было бы поставить два с плюсом, за попытки вернуть кораблю ту скорость, с которой он начинал движение. Получалось, что корабль, то замедляется, попадая в штиль, то ускоряется, когда начинается шторм, и его кидает на рифы. Нужно сказать, что такие перемены погоды не хороши ни в музыке, ни в жизни. В общем барабанщик «плавал», плюс-минус пять-десять ударов в минуту.
Тем временем началась пятая, как я понял, новая композиция. Всё было то же самое, только хуже — все играли «мимо». Из колонок лилась какая-то адская какофония, в которой звучали невразумительные слова: «Нокаут. Нокаут. Держать правей. Нокаут. Нокаут. Я словно зверь.» Когда песня заканчивалась, то Иннокентий громко орал на каждого по отдельности и на всех вместе, обвиняя их в неумении играть и чувствовать музыку, хотя сам «лажал» чуть ли не больше всех. Они сыграли её, наверное, десять раз и хоть какого-то адекватного результата, на мой взгляд, не достигли. Всё было плохо.
В конце концов они устали и посередине песни остановились.
— Ничего-ничего, неплохо, — подбадривал коллектив Антон. — Давайте ещё раз сыграем. Мефодий не спеши, успокойся. Не нужно так торопиться. Давай, ещё раз… «и» …
Результат оказался хуже. Мефодий весь расстроенный сидел за барабанами и молча смотрел вниз. В студии был слышен только лёгкое потрескивания динамиков. Тут слово взял Иннокентий, в очередной раз обвинив всех. Чаша терпения у народа оказалась не безграничной и быстро переполнилась гневом негодования и несправедливости! И началось…
«Да что же это за х**** такая?!» «Да что же ни хрена сегодня не получается?!» «Да как же вот ты же…» «тоже… ты же». «Да потому, что ты же…» «тоже сам…» «…же тоже, также…» «там не я…» «а ты…» «а я…»
— Да ни х** подобного, — пытался отмазываться Мефодий, от обвинений в виновности «во всех косяках», которому доставалось, нужно сказать заслуженно, сразу от всей честной компании. — Ты же так же …
В общем происходила «дикая» ругань.
Всё это мне надоело, и я по привычке, не осознавая, что лезу не в свое дело сказал:
— Ребята. Мне кажется, вам необходимо…
— Что!!! — Заорал басист. — Что он тут делает? Кто это? Кто его сюда привел? Почему он влезает в рабочий процесс?! — он подбежал ко мне, и с вытаращенными глазами глядя мне в лицо заорал: — Вон отсюда, малолетка! Бегом! Пшёл вон!
Я понял, что попал под так называемую «горячую руку». Конечно, я был неправ, что влез не в свое дело, но раз так уж получилось хрен с ним. Я встал и сказал:
— Ну и ладно, до свидания.
— Кеша, ты зачем так с мальчиком? — вступила за меня Юля.
Ребята замерли. Антон с Мефодием стали что-то мямлить о том, что «ну хватит», «Кеша успокойся», «это мы парнишку пригласили», «ему интересно музыку послушать», «он ни в чём не виноват», «ну хватит», «давай дальше репетировать».
— Что?!! — опять заорал психованный басист. Резко развернулся, кинул басуху на диван и прокричав: — Я распускаю ансамбль! — схватил плащ и выбежал из студии.
— Иннокентий, Иннокентий, стой. Подожди. Кеша, подожди, — бросилась за ним Юля не переставая кричать: — Кеша! Мы же хотели ещё песню выучить. Концерт ведь скоро. Ты же обещал. Кеша! Кеша, постой!
Антон поставил гитару и сел на стул. Потёр себе виски и спросил: — Что ты хотел сказать Саша?
— Я? Хм… Да как бы… Вы извините, что влез. Я не хотел. Просто как-то случайно вышло. Вы так ругались…
— Да фиг с ним, у него бывают заскоки. Не обращай внимания. Так что ты хотел сказать-то?
— Да, я уже, если честно, забыл, — честно признался я.
Антон вздохнул.
— А музыка как тебе? Нормально? Понравилась? — решил узнать моё мнение лидер ансамбля. Остальные ребята тоже присели на стулья и вопросительно уставились на меня.
«И что они от меня ждут? Похвалы что ль?»
— Ну, наверно я хотел сказать, что для того, чтобы хорошо звучала ваша музыка, то нужно соблюсти ряд условий.
— И каких?
— Во-первых, Мефодию необязательно долбить по всем барабанам, достаточно просто вот эти две тарелки — хай-хэт, бочка и малый барабан, вот. Этот хай-хэт он, считай, что вместо метронома, задает темп. Тогда музыка не будет «плавать». Как только перестанешь плавать по темпу, можно будет добавлять более сложные элементы в тему игры на «барбанах», например, делать небольшие переходы по альтам.
Ребята переглянулись и посмотрели на барабанщика.
— Пойми, — обратился я к ударнику и попытался внушить ему простую истину, — тебе вообще не нужно слушать, что и как играют твои коллеги по ВИА. Ты должен знать свою партию и играть только её ни под кого не подстраиваясь, а вот они, наоборот, будут играть конкретно под тебя. Ты их метроном. Ты задаешь весь ритм и скорость композиции и тебе не
