говорила о бытии и быте. С ней бы у тебя было сплошное бытие. И вовсе не потому, что она в высоких сферах витает…
— А почему? — засмеялся Борис. — Мам, ты иногда так смешно выражаешься…
— Потому что она — настоящая. Не то что эта кукла… Сплошной быт. Даже не быт, а битье посуды!
Она намекала на Олесю-старшую.
— Алена, между прочим, даже еще не развелась, — вздохнул Борис и машинально потрогал скулу.
— Что, до сих пор болит?
— Нет. Это я так… Смешно! Думал, что проведу новогоднюю ночь в отделении. Если бы не твое вмешательство… Ты очень на меня рассердилась тогда, мам?
— Ни капельки. Подумаешь, подрался с этим, как его…
— С Алексеем, — напомнил Борис. — Аленкиного мужа зовут Алексеем Голубевым.
— Да бог с ним, с мужем… Хуже другое — у твоей Алены появился новый кавалер. Некто по имени Роман Селетин. Она и приходила затем, чтобы кое-что узнать о нем…
— Что именно? — Услышав про кавалера, Борис заметно приуныл.
— Всякое-разное…
— Ты ей поможешь?
— Да. Отчего не помочь!
* * *
Было холодно. Наверное, Николя успел здорово продрогнуть, но не подавал виду…
— Все, — милосердно улыбаясь, сказала Серафима. — Дальше я по памяти закончу.
Николя встал с широкой тахты, застеленной белым шерстяным одеялом, тут же набросил его себе на плечи. Потом засунул ноги в валенки (только они спасали от гуляющих над полом сквозняков) и сел рядом с Серафимой. Прислонился щекой к ее плечу, не обращая внимания на лавровый венок, который венчал его голову.
— Дурацкая у тебя квартира, — сказал он. — Отовсюду дует! Давным-давно поменяла бы ее, что ли…
— Зато удобная, — вздохнула она. Уголь в ее руках легко скользил по плотной бумаге. — Просторная и светлая. Для мастерской — самое оно…
В этот раз Серафима изобразила Николя в виде древнего грека, возлежавшего в лирической задумчивости на боку. Из одежды — только набедренная повязка и этот самый венок. Без повязки позировать он наотрез отказывался, хотя Серафима решительно не понимала — почему…
— Похоже.
— Да? — оживилась она. — Значит, ты считаешь меня талантливой?
— Не без этого… — благосклонно отозвался Николя. — А вообще сейчас необязательно иметь талант. Масс-культура! Достаточно овладеть техникой своего ремесла, чтобы преуспевать. Главное — сюжет. Сюжет должен эпатировать публику, дразнить… ты в курсе, например, что есть такая вещь — индустрия сознания?
— Нет, — сказала Серафима и поцеловала Николя в лоб. — Господи, какой ты у меня умный! Зачем только в официанты пошел…
— В Советском Союзе интеллигенция обслуживала государство, создавала мифы. Мифы нужны были для того, чтобы управлять простыми людьми.
— А сейчас? — рассеянно спросила Серафима, продолжая рисовать. — Сейчас же все по-другому…
— Ничего подобного! — возмутился Николя. — Сейчас все то же самое, только мифы изменились. Нас учат потреблять. Нам вдалбливают в головы — покупай, покупай, покупай… Массы стали подчиняться производителям товаров и услуг.
— А ты не подчиняйся, — заметила Серафима.
— Я? Никогда! Но меня бесит, когда я вижу вокруг себя столько тупых людей, которые помешаны на развлечениях, на тряпках… Для них главное — какое они производят впечатление на других тупиц, а не то, каковы они на самом деле!
— Зачем ты обо всем этом думаешь? — ласково спросила она, отложила уголь в сторону и вытерла пальцы салфеткой.
Николя вскочил, прошелся по комнате, кутаясь в одеяло.
— Затем, что приходится жить среди людей. Нельзя не замечать того, что суют тебе прямо под нос! Когда у меня появятся деньги, то я поселюсь где-нибудь в глухом месте, где никого нет. Чтобы как на необитаемом острове...
— И что ты там будешь делать?
— Ничего. Может быть, начну выращивать цветы. Хотя природа и без моих цветов хороша… Буду смотреть с утра до вечера хорошие фильмы.
— А я? Для меня найдется место в твоей будущей жизни?
Николя подошел к Серафиме и, распахнув одеяло, словно крылья, обнял ее, прижал к себе. Серафима была маленького роста и макушкой едва доставала до его подбородка.
— Куда же я без тебя… — усмехнулся Николя и поцеловал ее рыжие вихры.
— Ты такой красивый! — завороженно произнесла она. — Знаешь, когда я гляжу на тебя, то у меня все внутри дрожит — настолько ты красив…
Они сели на тахту. Николя стянул с нее через голову платье, потом все остальное. Накрыл вместе с собой одеялом.
Серафима засмеялась и закрыла глаза. Прикосновения его пальцев были холодны и щекотали кожу.
— Я красив?
— Да, очень! — повторила она, не открывая глаз. — Ты похож на бога. На молодого бога, вдруг решившего спуститься на землю.
— Никто не называл меня богом… — фыркнул он. — Такое впечатление, будто до меня у тебя не было мужчин, Авдейкина!
— Таких, как ты, — нет. Знаешь — когда-то, очень давно, я мечтала о том, что в моей жизни будет необыкновенная любовь. Больше похожая на сказку, а вовсе не на то, что я видела вокруг себя! Девчонки всегда мечтают о сказочном принце…
— Нет, ты уж определись — бог я или принц… — жарко прошептал он ей на ухо.
— Ты и то и другое… Ты моя мечта! — Серафима открыла глаза, но в одеяльной полутьме почти ничего не было видно. Впрочем, это было не важно — она знала Николя наизусть, знала все оттенки, цвета и полутона его кожи. Рельефы мышц, изгибы и контуры его тела… Знала наперечет все веснушки и родинки на нем.
— Ты говори!..
— …так вот, когда я поняла, что никакой сказки не будет, то пришла в ужас. Мир — серый, скучный, в нем нет гармонии, ничто не радует глаз… А когда увидела тебя, то давние мечты, которые я почти похоронила, вновь вспомнились мне. Ты как свет! — прошептала она, заливаясь слезами.
Шерстяная полутьма клубилась вокруг, дыхания не хватало.
— Говори!..
— …самый большой подарок, который я получила от жизни, — это ты. Я умерла бы, если бы в тот день ты отвернулся от меня, не позвал за собой. Ты знаешь, я ведь не жила, я существовала! Я не была женщиной — так, нечто женского пола, методично уничтожающее время — день за днем, минута за минутой… Ты меня спас.
— Го-во-ри… — едва смогла она разобрать.
— Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю… — бормотала Серафима до тех пор, пока хватало сил.
Они лежали рядом, еще переживая самые острые моменты этих минут. Потом Николя сказал уже вполне нормальным голосом:
— Свари кофе, пожалуйста.
— Да, сейчас.
Она встала, быстро оделась и побежала на кухню. Никакой труд ей не был в тягость, все последнее время Серафима не сидела и минуты без дела. Рисовала, убирала квартиру, куда-то
