возьмете к себе жить — хомячка, обезьянку или волнистого попугайчика?
Волнистого попугайчика, и научу его говорить: «Какая прелесть!».
Что Вам в самом себе нравится, чего пожелали бы и другим?
Трудолюбие, или, как говорит Юрий Норштейн, жопо-часы.
Как часто Вы думаете о мужчинах (о женщинах)?
Надо у Медведевой уточнить, что она имела в виду. Хотя… о чем еще думать мужику, как не о бабах.
Почему бы Вам не подстричься наголо и не сбрить брови?
А действительно, почему? Из-за опасения показаться глупым, сумасшедшим? Но я-то знаю про себя, что, в сущности, я и есть сумасшедший, нормальный сумасшедший.
О чем Вы думаете, если, проснувшись утром, в зеркале увидите совершенно чужое лицо?
Попрошу это лицо представиться.
Ваше самое нелестное высказывание о музыке?
Лажа! Пустота! Не цепляет!
Чего бы Вы попросили у доброй волшебницы?
Попозировать мне.
Если бы Вы были женщиной (мужчиной), то какой (каким)?
Миниатюрной японкой-гейшей.
Что (кто) на Вас может произвести впечатление?
Красота.
Что такое, по-Вашему, счастливая жизнь?
Когда в согласии с самим собой.
Какую роль и в каком фильме Вы хотели бы сыграть?
Ежика или ослика Иа-Иа в мультфильмах.
* * *
Оглашение завещания было назначено на одиннадцать часов. Первыми пришли Галина Васильевна и Саша. Прежде чем войти в нотариальную контору, Галина Васильевна попросила у дочери зеркальце.
— Так и знала, — разглядывая себя, сокрушалась она, — какие круги под глазами!
— А что ты хотела получить после бессонной ночи?
— Так ведь я ж старалась уснуть, сколько корвалола выпила, а так и не смогла, — оправдывалась Галина Васильевна. Она вернула зеркальце дочери. — Посмотри, а губы у меня не очень накрашены?
— Не очень, и перестань нервничать, что бы там ни было с этим завещанием — жизнь на этом не кончается. Жили без него и дальше будем жить.
— А Аня, наверное, придет вся такая… ухоженная.
Саша всплеснула руками.
— Мам, как будто вы соперницы! Ты что, ее ревнуешь? Ты ж все-таки к нотариусу идешь, а не на какие-нибудь смотрины.
Они увидели, как во двор въехала машина Анны Федоровны.
— Пойдем скорее! — увлекая за собой дочь, взмолилась Галина Васильевна.
Они скрылись за дверью.
Анна Федоровна была бледна. Она тоже плохо спала этой ночью. В отличие от Веры, которая провалилась в сон как в бездну. Матери стоило немало усилий, чтобы ее поднять.
— Ты Олегу позвонила?
— Ну, конечно, позвонила.
— И где же он?
— Сказал, что задерживается.
Прищурившись, Анна Федоровна вглядывалась в подъезжавшую машину:
— А это не Ида?
— Да, это наша Пра… вместе с копьеметательницей.
Лера помогла Ираиде Антоновне выйти из машины и, взяв ее под руку, подвела к Анне Федоровне и Вере. Последняя сделала кислую мину. Лера отвела взгляд.
— Что это?! — принюхиваясь, с возмущением спросила Ираида Антоновна. — Что это за духи? «Шанель»? Они давно уже не в моде. Ими душатся только дешевые кокотки. — Она строго посмотрела на Анну Федоровну. — Сколько там у тебя осталось?
— Больше полфлакона.
— Отдай! — потребовала старуха.
— Хорошо, отдам, — согласилась невестка.
— Бабушка, ты хочешь сказать, что ты — дешевая кокотка? — не удержалась Вера.
— Сколько раз я просила, — с вызовом сказала Ираида Антоновна, — чтоб меня не называли бабушкой! А что это у тебя висит? — Она пощупала шарф, художественно завязанный на шее Веры.
— Это фуляр, Ида, и, между прочим, «Дона Кэррэл», компри?
— Не знаю, что за дона такая, но честно скажу: ты в нем похожа на повивальную бабку.
— Ага. — Поняв к чему клонит старуха, Вера спросила: — Тебе его сразу отдать? Или после визита к нотариусу?
Ираида Антоновна расплылась в улыбке.
— Лучше сразу. Ну что, девочки, пошли!
Они вошли в контору, разделись, поднялись на второй этаж, вошли в комнату. За столом уже сидел нотариус. Склонившись к Галине Васильевне, он что-то ей тихо говорил. Увидев вошедших, встал.
— Дамы, прошу вас садиться.
Прежде чем открыть папку с завещанием, нотариус внимательно оглядел сидящих за столом, поправил галстук.
— Итак, дамы, согласно воле покойного, составленное им завещание будет вскрыто и прочитано мною сегодня, двадцать девятого февраля сего года, ровно через сорок дней после его кончины.
— Я хочу сделать заявление, — подала голос Лера. — Я не знаю, будем ли я и мой сын включены в завещание, но в любом случае я от наследства отказываюсь.
— Молодец, деточка! — Ираида Антоновна похлопала ее по руке. — Высокий класс! Хвалю!
— «Все мое имущество, — начал читать нотариус, — движимое и недвижимое, завещаю своей матери, Ираиде Антоновне Иваницкой, чтобы она, унаследовав мое имущество, распорядилась им по своему усмотрению и разделила его между прочими моими родственниками, как сочтет нужным».
Все посмотрели на старуху. Ее лицо было невозмутимым.
— Как жаль, что не пришел Андрюша. Он уже почти взрослый и мог быть с нами.
— Он не смог, — пояснила Галина Васильевна, — у него занятия.
— К тому же мы решили, — добавила Саша, — что ему рано посещать такие мероприятия.
— Вы решили? — повысив голос, переспросила Ираида Антоновна. — Теперь решаю я. Володя, уходя, поручил мне эту миссию. Сейчас все встаем и едем в его мастерскую. — Она в упор посмотрела на Анну Федоровну. — Надеюсь, там все приготовлено?
— Да, Ида.
— Вот и хорошо.
Все встали, спустились вниз, вышли на улицу. Им навстречу шел Олег.
— Тогда так, Галя с Сашей поедут с нами, — распорядилась старуха.
В машине ехали молча. Только время от времени Ираида Антоновна, поглядывая на Леру, повторяла:
— Молодец, девочка, молодец!
Машина Анны Федоровны оторвалась от них на первом же светофоре.
У дверей в мастерскую их встретил Олег. Помог дамам раздеться, провел по маленькому коридорчику в комнату. На столе уже горели свечи.
— Итак, — сев за стол и обведя присутствующих долгим взглядом, сказала Ираида Антоновна, — сегодня сорок дней, как Володи нет с нами. Помянем его.
Не чокаясь, выпили.
— Три месяца назад Володя пришел ко мне и сказал, что очень болен. Он сказал: я уйду, а ты посмотри на них, на женщин, которых я любил и которые, надеюсь, любили меня. Посмотри на них и сама реши, кому, чего, сколько. И еще он велел передать вам, что он просит у вас прощения… у всех… у каждой.
Она сделала знак Олегу, тот вышел и вернулся с Алексеем, шофером Анны Федоровны. Они вынесли на середину что-то плоское, накрытое простыней. Поставили на мольберт.
— Что это? — вырвалось у Галины Васильевны.
— Это последняя работа Володи. Она написана не в его обычной манере. Он не успел закончить ее… Это подарок вам всем и просьба о прощении.
Ираида Антоновна еще раз махнула Олегу, он сдернул простыню.
На картине были
