– Не могу ни читать, ни смотреть телевизор – глаза болят, – пожаловалась Алифанова майору, усаживая его в кресло рядом с пианино.
– Сколько?… – кивнул он на градусник, лежащий на столе возле лекарств.
– С утра было тридцать восемь и пять…
Алифанова говорила очень тихо.
– Ангина…
Она показала на горло.
– Никогда раньше не было…
– Извините, я, похоже, некстати. Хотел кое-что спросить, да, видно, придется в другой раз.
– Сидите, сидите, – остановила его актриса. – Если, конечно, не боитесь заболеть.
– Это было бы неплохо… – мечтательно сказал Дубравин.
– Простите – не поняла…
Алифанова смотрела на майора с удивлением.
– А, это я о своем… – отмахнулся Дубравин.
Актриса несколько натянуто улыбнулась. В ее глазах по-прежнему таился вопрос.
Так у нас откровенный разговор не получится, подумал майор. Ему недомолвки не нужны, а так получилось, что он сам задал тон беседы.
Дубравин мысленно посетовал на свою несдержанность – какой бес дернул его за язык!? У каждого свои проблемы, иногда мало понятные окружающим. Придется теперь выкручиваться.
Обречено вздохнув, майор объяснил:
– Если честно, устал я, Ирина Викторовна. Чертовски устал. Посидеть бы недельку дома, поваляться в кровати… Чай с малиной в постель, хорошая книга, на худой конец телевизор – что еще нужно нашему брату-оперативнику для полного счастья?
– У вас так много работы?
– Много – это не то слово. Чтобы все успеть и везде поспеть, нужно продлить сутки до сорока часов. Как минимум.
– Понимаю… – сочувственно кивнула Алифанова.
Ни хрена ты, девочка, не понимаешь! – раздраженно подумал Дубравин. Тебя бы в мою упряжь…
Подумал, но сказал совсем другое, стараясь придать лицу доброе и мягкое выражение:
– Ирина Викторовна, я хотел бы расспросить вас об Артуре Тихове. А то в первую нашу встречу – помните? – вы о нем упомянули вскользь и вовсе не в связи с Ольховской, все же имевшей к нему некоторое отношение. Не говоря уже о Новосад.
– Да…
При упоминании имени погибшей подруги Алифанова низко склонила голову и украдкой смахнула слезу.
– Что вас интересует? – спросила она, стараясь быть спокойной.
– Все о Тихове. Все, что вам известно. В частности, о его отношении к Ольховской, а также о взаимоотношениях Ариадны Эрнестовны и Новосад.
– Тогда я просто не хотела касаться этой темы… Да и сейчас мне как-то не по себе – все так сложно, запутано. Вправе ли я говорить об этом, не знаю…
– Поверьте, спрашиваю вас отнюдь не из праздного любопытства.
– Я вас понимаю… Видите ли, из-за Артура между Адой и Валей всегда была какая-то натянутость. Подружки близкие, закадычные – и все же… Мне почему-то кажется, что Ада до сих пор неравнодушна к Артуру, хотя, выйдя замуж за Владислава, она стала относиться к Тихову внешне довольно прохладно.
– Что не помешало Ольховской после развода с мужем встречаться с Тиховым… ну, скажем, в интимной обстановке…
– Вы об этом знали… или догадались? – удивилась Алифанова.
– Вот уж меньше всего я похож на ясновидца, – улыбнувшись, уклонился от прямого ответа Дубравин.
– Да, они встречались…
Алифанова выглядела смущенной. Видимо, тема разговора была ей неприятна. Но все-таки она продолжила:
– Однажды мне понадобилось что-то взять у Ады, и когда я приехала без предупреждения к ней домой, то встретила у двери ее квартиры Артура – он уже уходил. Они смутились, Ада даже стала немного раздражена, но потом все как-то забылось, а я ни о чем не спрашивала – это их личное дело. Вале об этом я тоже не сказала. Зачем?…
– А вы не припомните, когда это было?
– Почему же…
Алифанова назвала число и месяц.
– Скажите, а как вам Артур?
– Нравится или нет? Нравится. Очень. Если честно – только между нами, ладно? – я была в него влюблена. Еще в училище. Даже сейчас к нему неравнодушна.
– Немудрено, парень он видный…
Дубравин мельком посмотрел на свои часы.
– Хотите, я покажу вам альбом, где вся наша училищная группа? – подхватилась Алифанова, заметив взгляд майора.
Видно, ей очень не хотелось так быстро отпускать Дубравина.
– Покажите…
Времени было в обрез, но майору почему-то захотелось сделать хоть что-нибудь приятное для этой девушки.
– Вот, смотрите… – листала альбом Алифанова. – Это я. Правда, смешная? Кнопка. Валя… Ариадна… Теперь, мне кажется, она стала еще красивее. Артур…
– А здесь кто?
Дубравин показал на большую фотографию, где на тисненном картоне в живописных позах расположились какие-то парни.
– Ой! – прыснула в кулачок Алифанова. – И это спрашивает сыщик. Здесь все девушки нашей группы. Только загримированные под мужчин. Вот я… Это Валя с Адой.
– Ну и ну… – покачал головой Дубравин. – Здорово. Невозможно узнать…
От Алифановой майор отправился в театр. Он шел пешком, благо здание театра располагалось неподалеку.
Ощущая удовлетворенность от встречи с Алифановой, Дубравин, вышагивая по уже очищенным от снега тротуарам, мучительно пытался отыскать в уголках памяти нечто очень важное, упущенное им в разговоре с актрисой, какой-то мимолетный всплеск, искру, которой так и не суждено было на этот раз зажечь воображение…
Ольховская находилась в своей грим-уборной.
Майор постучал.
– Открыто! – бросила она, не оборачиваясь.
Высунув кончик языка от усердия, актриса кроила большими портняжными ножницами белоснежную ткань, прошитую золоченой нитью.
Увидев Дубравина, она немного смутилась и принялась торопливо собирать лоскуты ткани в картонную коробку.
– Помешал? – спросил майор.
– Нет, нет, что вы… Выпала свободная минута, вот я тут и мастерю.
– Ариадна Эрнестовна, я много времени у вас не отниму. Минут десять, не более.
– Пожалуйста. У меня есть еще где-то с полчаса.
– Вот и отлично…
– Дубравин немного помолчал, собираясь с мыслями, а затем, остро взглянув на актрису, сказал с укоризной:
– А ведь вы, Ариадна Эрнестовна, к сожалению, не были со мной откровенны.
– Не помню. Возможно. Что вы конкретно имеете в виду?
