сверток с серебром за пазуху, вышел первым, как положено главе семьи, Услада перешагнула через борт и поплыла за мужем, отставая на полшага. Бортник торопливо поклонился собравшимся, ему раскланялись в ответ. Настала очередь Услады, она внимательным взором окинула люд Малой верви, замерла на мгновение, потом глубоко поклонилась на каждую сторону — и мужам седовласым, и их женам дородным, и молодым отрокам, и девкам непокрытым. И так это у нее вышло чудно, что вроде как кланялась она, а выходило, что это селяне ее приветствовали с должным почтением.
— Подружья моя, Услада Миронегова[2], — хрипло проговорил Миронег, не в свое тарелке здесь, видно, чувствовал себя только он.
Дальше все закрутилось: бабы по очереди стали подходить, расцеловываться с новой соседкой, мужи поздравлять новоявленного супружника. Краем глаза Миронег заметил оставшуюся у тропы Нежку, та с нарочито веселым видом перекидываясь шуточками с золовкой, но Миронег уж знал ее вдоль и поперек, обида и любопытство просвечивали сквозь маску равнодушия. За спиной бывшей полюбовницы нагло стоял новый возлюбленный Кряжко. Вдовец с тремя детьми не мог нарадоваться отошедшему в сторону сопернику и довольно скалился, показывая крупные зубы. Баб в верви мало, а такую-то как Неждана еще пойди поищи. «Дурень бортник», — говорило выражение лица Кряжко, уж он то сдобную Нежку на эту тростинку точно бы не променял. Для Миронега все к лучшему, пусть утешает. Где ж старый Борята?
А вон и он, прячется за спинами старейшин и сверлит Усладу подслеповатыми очами. И оба братанича его пока в верви, стало быть Миронег не опоздал, еще можно помешать. И переговорить с глазу на глаз стоит сначала именно с Нежкой, выпытать, что уже успела наговорить старому пню. Но как это сделать, коли везде любопытствующая толпа, да и Услада может приревновать. «Разберусь», — привычно одернул себя бортник.
Елица, на правах старшей бабы, взяла Усладу за руку, уволакивая к своему двору. Радята повел Миронега, мол, я старейшина, так мне и гостить молодых.
— Столы-то накрывать будешь, Миронег Корчич? — догнал бортника насущный вопрос.
— Недосуг пока, по первому снегу милости прошу, — отмахнулся бортник.
Большие застолья Миронег не любил, вот с дружком за чарочкой да за душевной беседой посидеть — другое дело. Но чего ссориться с вервью, да и молодая жена, может, желает перед новыми соседками покрасоваться. Только не сейчас, сейчас надобно заткнуть Боряту. И эта забота делала серый день для Миронега еще мрачнее.
С Радятой они вошли во двор, но не пошли за бабами в избу, а присели на крыльце.
— Что ж ты не мог подождать до зимы, когда все уляжется? — с укоризной покачал головой Радята.
— Так уж вышло, — буркнул Миронег. — Борята внезапно появился, не успел схоронить.
— Ну да, Борята ж бегает как заяц, где ж за ним успеть, — не смог удержаться от насмешки Радята.
— Как думаешь, может, ему с братаничами больше дать, ну, чтоб надобности за выкупом плыть не было? — спросил Миронег.
— Чтоб они из тебя потом все до последней борти вытянули? Точно ни к чему, — покачал головой Радята.
— А по-другому я за нее могу убить, не справлюсь с собою, — Миронег с тоской посмотрел в осеннее небо.
— Сам я с Борятой переговорю, прощупаю — удумал ли чего, надо будет — объясню, что не стоит на вервь беду наводить, ну, и тобой припугну, мол, ежели что, так никому из них не поздоровится. Только, додуматься мог не только Борята, здесь все слыхали, что пронские искали девку. И месяца не прошло, а ты чернявенькую невесть откуда привел. За каждым я не угляжу, — Радята нервно постучал пальцами по столбу перил. — Ежели в ближайшее время кто куда отпросится на время, да за несколько дней не обернется — вам уходить надобно будет. Потому как, даже ежели ты за ним кинешься, то родня из мести дело довершит.
Уходить. Бросить все нажитое: борти, доставшиеся от старика Корчуна, почившего со счастливой улыбкой на устах, что его дело в надежных руках, а еще козочек любимых, баньку, крепкую избушку, ласковый лес, могучих зубров и заросли малины — то, что стало родным. Словно камень ложился на грудь. Вот и Радята — друг, а все ж свой дом, родня ему дороже. И он спешит выпроводить Миронега подальше, а с ним и возможные неприятности. Да как осудить дружка, коли сам Миронег поступил бы точно так же.
— Коней и сани в обмен на усадьбу отдашь? — поднялся с крыльца Миронег.
— Так отдам, и за хозяйством пригляжу, потом отдаришься, — поднялся и Радята. — В избу пошли, попируем, холостую жизнь твою проводим. Дождались наконец.
Миронег согласно кивнул. Они вошли в сени.
— Плывут, плывут!!! — раздалось от ворот.
— Кто плывет? — разом поворотились бортник и старейшина.
— За княжьей долей с полуночи плывут. Лодья, что по прошлой осени приплывала, приметная, Глеба Переяславского.
Княжья доля, как Миронег про нее забыл?! Вот и не придется алчным людишкам за сотни верст идти, донести можно будет прямо мытарям. Западня захлопывалась.
— Жену забирай и отчаливайте, быстрее! — первым очнулся Радята. — Отсидитесь в камышах, ночью назад на этот берег переберетесь. Схоронитесь в Волчьем логу. Я, как все уляжется, коней приведу.
Миронег влетел в избу, Елица с Усладой сидели рядком и о чем-то мило щебетали, у их ног крутились розовощекие малышки — дочки Елицы с Радятой.
— Отплываем, — коротко сказал Миронег, и Услада все поняла по его подернутому тревогой взгляду.
Она торопливо поднялась, поклонилась хозяйке, мимоходом потрепала девчушек по курчавым головушкам и устремилась к выходу. С Миронегом они, стараясь не бежать, а идти обычным шагом, отправились к пристани.
Дорога повела мимо двора Боряты, можно было и обойти, но до этого ли сейчас. У низенького забора, как в былые времена, облокотившись о жерди, стояла Нежка. Миронег невольно передернул плечами — ведь уже поняла, отчего, только приплыв, бортник с молодкой бегут обратно, сейчас кинет что-то обидное, хлесткое. Но он ошибся, в больших голубых очах бывшей полюбовницы не было ни насмешки, ни гнева, а только бездонная тоска, что уже никогда не будет как прежде, и любенького она видит в последний раз.
Что-то нехорошее шелохнулась в душе Миронега. А что
