— Я же вам объясняю. Ребёнок без сознания. Скорая не может приехать. Мы везём её в больницу.
— А почему ваш ребёнок без сознания? Вы оставили его без присмотра или, может, ударили? — Этот так просто не отстанет.
Я беспомощно сморю на Алекса и мысленно молю всех, кого только можно, чтобы это прекратилось и нас отпустили.
— Что ты здесь возишься? Документы проверил? — К нам подходит второй полицейский.
— Тут не пристёгнутый ребёнок на заднем.
— Штрафуй. Чего ещё думать? — Второй мужчина заглядывает в машину, а Алекс начинает разговор заново.
— Придурок! Вот навязали мне тебя под пенсию! Едете за мной, сейчас всё организуем.
Я слышу звук сирены, и мы не едем — летим. А когда подъезжаем к больнице, нас уже встречают. Забирают Нику, а мы остаёмся в холле. Алекс ходит из угла в угол. Я сижу и обнимаю Настю. Слёзы скатываются по щекам.
— Всё будет хорошо. Я позвонил жене, она у меня самый лучший педиатр. Тут и хирург есть. Золотые руки. Всё с вашей девочкой будет в порядке. Вы уж извините напарника. Зелёный совсем. И детей нет. Не понимает. У нас мальчики выросли уже, а маленькими были, так мы, можно сказать, жили в больнице, — мужчина говорит, а я с каждым словом сжимаюсь сильнее и сильнее, словно меня бьют по лицу наотмашь.
Могу только кивнуть. Спазм в горле не даёт проронить и слова.
— Вот говорила я тебе на пенсию выходить, а ты стажёра себе взял. Ещё бы немного, и не успели, — сначала я слышу звонкий женский голос, а затем вижу красивую женщину в белом халате. — Ольшанский, как у тебя совести хватает такое творить? В прошлый раз женщина из-за тебя чуть в машине не родила! Не твоя это работа. Мужа моего пожалей, ему на пенсию пора, а он за тобой носится.
— Простите, — тихо произносит парень. — Я же как лучше хотел.
— Лучше будет, если ты из органов уволишься. Не твоё это. Иди бумажки перебирай, да если помогать хочешь, то ходи по детским домам и бесплатно Деда Мороза играй, — видимо, женщина хорошо знает парнишку, раз отчитывает его почти как мать. — Всё. Разбежались. С тобой дома побеседуем.
— Нина, не злись, — мужчина подходит и обнимает её. Это выглядит настолько мило и по-домашнему, что я ловлю себя на мысли о том, что хочу так же. Много лет вместе, знать каждую морщинку, любить и не бояться предательства. — Успели и это главное. Как девочка?
— Девочка тяжело. Состояние стабильное, но тяжёлое. Обезвоживание. Анализы будут готовы минут через десять — пятнадцать. Поезжай домой. Я позвоню, — видно, что женщина устала и раздражена. Она целует мужа в щеку, но он не уходит. Так и остаётся стоять. — Дорогие родители, рассказывайте. Что она ела? Что случилось? И почему сразу не позвонили в скорую? — Переключает она своё внимание на нас. Я же, словно очнувшись, начинаю рассказывать про весь наш день, а когда дохожу до ужина, то смотрю на Настю.
— Что вы ели у бабушки? — Дочка молчит и прячет личико на моём плече. Гробовая тишина стучит набатом в моём воспалённом мозгу. Ни один из присутствующих взрослых не понимает, почему ребёнок испугался одного вопроса.
— Милая, сейчас от твоего ответа зависит сможешь ли ты играть со своей сестрой уже завтра или вы больше никогда не увидитесь, — женщина присаживается перед нами. — Расскажи, что вы делали у бабушки и что кушали в гостях.
— Мы у бабушки не ели. Ходили на мультик, кушали блинчики в кафе и попкохн. А потом она попхосила не хассказывать маме, — дочь косится на меня, а я еле сдерживаю своё возмущение.
— А ты мне расскажи, а не маме, — просит врач.
— Бабушка сказала, что мама плохая и не хазхешает нам видеться с папой. И мы пошли в гости к тёте Ксюше. А у неё были такие толстые червячки с хвостами. Я не ела. Мама не разрешает такое кушать. А Ника поела.
— Креветки? Это были креветки? — Я хватаю Настю за плечи, смотрю на неё и прижимаю к себе, настолько сильно, насколько могу. — Почему ты молчала? — Отчаяние проникает в меня со скоростью света, и мы обе захлёбываемся слезами.
— Я просто хотела к па-а-а-пе-е-е, — воет мне в грудь Настенька.
— Ты соскучилась по нему? — Она лишь кивает головой, а врач продолжает расспрашивать мою дочь. — А он не пришёл? — Теперь моя малышка просто воет на одной ноте.
— Я сейчас узнаю, что там с анализами, — женщина смотрит на часы, а потом с укором на меня, мол, что ж вы за люди такие. Дети из-за вас страдают, а вам всё равно. Лишь бы потешить своё эго и амбиции. — Уже должны быть готовы. Я скоро приду. Никуда не уходите.
Последнюю фразу она произносит так, словно пытается пригвоздить к полу нерадивую мамашку, которая собирается из больницы на танцульки, пока её ребёнок при смерти. И я даже не обижаюсь. Всё так. Это я виновата в том, что произошло. Алекс ушёл следом за врачом, провожать патрульных, а мы остались со старшей вдвоём.
— Мама, а почему бабушка сказала, что ты плохая?
— Не знаю, родная. Может, бабушка пошутила?
— Она сказала, что мы тепехь будем жить там, в той квахтихе, с новой мамой. Это пхавда? Ты нас бхосишь? — Моей маленькой хорошей девочке приходится взрослеть слишком быстро, а мне — сдирать с мясом розовые очки.
— В смысле с новой мамой? — Почти перехожу на ультразвук. Смотрю на дочку и понимаю, что я её пугаю.
— Ну, с той тётей. Пхавда она хугалась и говохила, чтобы бабушка убхала от неё спиногхызов. Кто это такие? Чудовища, которые ночью пхячутся в шкафу?
— Что-то типа того… Не слушай больше такую ерунду. У бабушки после долгого перелёта недосып и она рассказывает всякую чепуху, — обнимаю свою девчулю и зацеловываю сладкое личико. Главное, что они со мной. Мы вместе. Всё наладится. Андрей не хочет их себе забирать. Это инициатива его матери. И пусть думают, что хотят. После всего этого не видать им больше встреч с детьми. Надо узнать у Алекса, можно ли оградить хоть как-то девочек от общения с Комаровыми.
— Мам.
— Да, моя хорошая.
— Я тебя люблю.
— И я тебя люблю. Сильно.
— Мама, только не хугайся, — приехали. Что бывшая свекровь наговорила им, что дочь боится сказать мне лишнее слово? Один день. Один, мать его, день, а мозги промыла так, словно я — самое страшное животное в их жизни. — У Ники после попкохна животик заболел, и бабушка её каким-то чаем для животика поила.
— Что?
— Ну, она пакетики в кхужку с водой мочила, а потом заставила этот чай выпить. Ника не хотела. Бабушка её отхугала и заставила выпить.
— А ты? Ты пила?
— Нет.
— Побежали, — хватаю Настю за руку, и мы несёмся по коридорам искать хоть какого-нибудь врача.
— Я же просила вас никуда не ходить! — Прилетает мне в спину.
— Она пила какую-то траву! — Так же громко на развороте говорю я. — Настя расскажи! — И мы вместе повторяем всю историю для врача.
