очень-очень важное. Например, надо поставить в ее гардеробную вазу с белыми цветами или нет. «Она же женсчина и невеста!»
И в каждом разговоре осторожненько, словно невзначай интересовался, поедем ли мы за Мирославой в аэропорт.
Сначала я злился, потому что Данькины звонки реально отвлекали от дел. Потом начал смеяться. Но так и не сказал сыну ничего определенного, потому что не знал ответа…
Я и сам хотел поехать за ней — дождаться, пока психологиня посадит мать в самолет, забрать ее и вместе поехать в наш, теперь уже общий, дом. Хотел, и не мог решиться. Сам себе удивлялся, но реально волновался, словно мальчишка, впервые пригласивший девочку на свидание.
С Мирославой было сложно. И всегда непредсказуемо — выпустит в этот раз свои боевые иголки, или просто лукаво улыбнется, если я притащусь за ней в аэропорт?
Хотя, Даньке всегда доставались ее улыбки и довольный смех. Мне от ежика перепадала лишь подозрительность и напряженные взгляды… За исключением случаев, когда целовал ее. Только тогда психологиня делалась мягкой и податливой, а в глазах вместо сердитого блеска появлялась сладкая поволока.
Чуть не заерзал в кресле, чувствуя, как опять появился болезненный стояк. Блядь, с этой психологиней с ума съедешь — у меня тут совещание с директорами подразделений в самом разгаре. Надо о деле думать, а я опять о ее губах. Или просто женщины у меня давно не было?
Перестал слушать, что там лепечет знатно накосячивший пузатый, вечно потеющий директор Дальневосточного филиала — не первый раз чудит, придется уволить мудака к чертовой матери, — и попытался вспомнить, когда у меня последний раз был секс.
Выходило, что давно, месяца полтора назад. Как выпнул Ритку из своей жизни, так и стал монахом. Интересно, с чего я не стал новую любовницу заводить? Неужто с ходу начал психологине верность хранить?
— Совещание закончено, все свободны. Адеев, ты ко мне завтра с утра зайди, обсудим твое увольнение, — глянул на позеленевшего хитрожопого мудилу. Нормально, помучайся ночку, чтобы неповадно было и дальше так косячить. Может в другом месте, подальше от моего бизнеса, возьмешься за ум и будешь нормально работать.
Поднялся и вышел, на ходу доставая телефон и не обращая внимание на разливающееся за спиной недоумение подчиненных — никогда я не обрывал на полуслове такие совещания.
— Дань, собирайся — поедем за Мирославой, — улыбнулся, услышав в трубке счастливый вопль сына. — Цветы для нее купим или у тебя уже есть букет?
* * *
Мирослава
— Эй, ты еще со мной, подруга?! — Амаля помахала мне с экрана, пытаясь привлечь внимание. — Что там у тебя?
— А-а… Тут Данька и… его папа, — я смотрела как они идут в мою сторону, но меня еще не видят. Равнодушный, как всегда, Янис и сияющий Данька с огромным букетом в руках. Такие чужеродные суматошной аэропортовской толпе.
— Оу! — развеселилась Амаля. — Его папа — в смысле, твой супруг? Муж твой? Познакомишь нас?
— Мирослава! — на весь аэропорт заверещал Данька, заметив меня, застывшую посреди прохода, и ринулся ко мне, вытянув вперед руки с букетом.
— Дань! — я наклонилась и одной рукой обняла его. Забрала немного помявшиеся цветы и уткнулась в них носом, втягивая нежный запах кустовых роз и веточек эвкалипта. — Спасибо, очень красиво. Ты откуда здесь?
— Мы с папой встречаем тебя. Хоть ты ниоткуда не прилетела, но раз тут аэропорт, то как будто прилетела, — рассудительно объяснил мальчишка и с любопытством сунул нос в экран моего телефона:
— Ты с кем разговариваешь? Это твоя подруга? А можно мне тоже поговорить?
— Конечно, можно, парень, — опередила меня Амаля и поманила Даньку рукой: — Давай, ближе подходи и будем знакомиться.
Старательно игнорируя внимательный взгляд приближающегося Славинова, я присела рядом с Данькой и развернула экран:
— Это Амаля, моя подруга, — представила ее Даньке. — А…
— Я Даниил Славинов. Мне восемь лет, но скоро девять. Амаля, ты придешь на мой день рождения двенадцатого августа? Раз ты подруга Мирославы, то и моя тоже и можешь прийти ко мне в гости, — перехватил инициативу рыжий.
— Даня, я…, - подруга вдруг поперхнулась и замолкла, переводя взгляд с моего лица на Данькино и обратно. Откашлялась и проговорила: — Я сейчас живу в Америке и не успею вернуться к твоему празднику — у меня тут работа, а отпуск еще не скоро.
— Жалко, — сморщил нос Данька и забрал телефон у меня из рук. — Амаля, а ты кем работаешь в своей Америке…
— Здравствуй, Мирослава, — прозвучало над головой. В голову жарко ударило привычное с этим мужчиной смущение, и я медленно выпрямилась. Повернулась, и, глядя в светлые глаза, с трудом выдавила:
— Здравствуй… Янис.
— Как мама? Проводила? — он неожиданно шагнул вперед и обнял меня за плечи. Подтянул к себе, наклонился и быстро коснулся губами моих губ.
— Д-да, она прислала сообщение, что самолет уже взлетает и у нее все в порядке. А врач, Сергей Анатольевич… Это ты его уговорил с мамой полететь? — запрокинув голову, я стояла в кольце рук своего мужа и снизу вверх смотрела в холодное лицо, все еще не до конца веря в реальность всего происходящего.
Заметила усталые тени у него под глазами, хмурую складку между бровей, и, неожиданно для себя, подняла руку и провела по ней большим пальцем, разглаживая.
— Мир…, - чуть вздрогнув от моего прикосновения хрипло проговорил Янис, — Ты…
— О-оу, какая встреча…, - рядом с нами прозвучал злой, смутно знакомый женский голос. — Ну на-адо же… Арсений, ты посмотри, как быстро эта нянька из комнаты сына перелезла в постель отца!
Глава 37
— Вижу, — коротко ответил голос Арсения Ковалева.
Янис чуть сильнее сжал руки, придвигая меня ближе к себе. Одну ладонь положил на мой затылок, словно закрывая от чего-то опасного, и холодно произнес:
— Здравствуй, Арсений. Маргарита, выбирай выражения, когда говоришь о моей жене.
— Жене?! — теперь и я узнала этот голос. — Жене?!
Я скосила глаза в ту сторону и понимающе хмыкнула.
Одетая в тонкий топик, очерчивающий немалую грудь с ярко проступающими через ткань сосками, и короткие шорты, Маргарита держала за ручку огромный розовый чемодан. Водила по мне изумленным взглядом, от лица до стареньких босоножек и обратно, и презрительно кривила губы.
Рядом, как всегда потрясающе красивый, стоял Арсений Ковалев. Ничего не выражающее лицо застыло маской, только в прищуренных жестких глазах сверкало что-то очень неприятное.
— Жене, — спокойно повторил Славинов, ладонью погладил мне лопатки, словно призывая расслабиться, и прижался губами к макушке.
Маргарита приоткрыла рот и непонимающе захлопала длинными, безумно густыми ресницами. Из-под
