— Ты же отлично знаешь, что нет, — ответила она с иронией. — Я живу в квартире, которую устроил мне отчим, езжу на купленной им машине и трачу его деньги. Даже не знаю, на кого я за это сержусь больше: на него или на себя.
— Догадываюсь, что на него.
— Ну да. Наверное. Потому что, ко всему прочему, ему я еще должна быть благодарна. Хотя в последнее время наши отношения чуть потеплели. Раньше было хуже. Я даже на тот вечер в «Потенциал» пошла по его приглашению с единственной целью, посмотреть на его врагов в полном составе. Из чувства семейной солидарности.
— Значит, Кулаков твой отчим? — Я уже несколько минут не смотрел на нее и начал приходить в себя.
— Ну да. Представь себе, мэр нашего города — мой отчим. Муж моей мамы. Теперь ты на мне женишься?
— Мне жена не разрешает жениться на всех, кто мне нравится, — ответил я машинально.
— А спать с ними она тебе разрешает? — спросила она ядовито.
— Если ты помнишь, я и не сплю, — ответил я, чувствуя прилив гордости за свой нечеловеческий подвиг в понедельник.
Она улыбнулась.
— Кстати, почему ты не спрашиваешь, куда мы едем?
— Что значит, «куда»? — удивился я. — Ко мне, конечно. — Но, вспомнив про ее стремление к независимости, поспешно добавил: — Но если ты настаиваешь, то можно к тебе.
— Только не ко мне, — возразила она. — Дома я люблю быть одна.
Я считал, что для меня можно было сделать исключение, и немного обиделся. Между тем мы остановились возле какого-то полуподвального кафе. Здесь было бы мило, если бы не ревущая музыка, без которой в провинции люди не представляют себе процесс пищеварения. Кафе было забито молодежью: студенты, продавщицы и скучающий женский элемент. Очевидно, они не испытывали потребности в общении, поскольку из-за оглушительной какофонии звуков невозможно было разобрать не только голоса, но и собственные мысли.
Мы нашли свободный столик в углу. Во взгляде Гоши, который нас провожал, я прочитал недоумение. Он не понимал, что двое столь изысканных мужчин, как он и я, делают в таком гадюшнике.
— Под такую музыку гвозди сами заколачиваются, — прокричал я Наташе. — Молотка не надо.
Она подозвала официанта и знаками попросила сделать потише. Видимо, ее здесь знали, поскольку он немедленно побежал исполнять указание.
— А мне нравится, — сказала она, с удовольствием оглядываясь кругом. — Шумно. Весело.
Она, как в прошлый раз, заказала мартини, и я не стал менять традиций, ограничившись минеральной водой. У меня зазвонил мобильный телефон.
— Але, — услышал я приглушенный мужской голос. — Это я. Не узнаешь?
Я не являюсь сторонником этой распространенной у нас формы приветствия.
— Узнаю, — обрадовался я. — Вчера в ресторане вы по ошибке ушли в моем пальто. Там, в кармане, было еще пять тысяч долларов…
— Ты что, обалдел? — Мой собеседник на другом конце провода даже поперхнулся. — Какое пальто? Да это я! Плохиш!
— А что, пальто уже нет? — продолжал допытываться я. — Но деньги-то хоть остались?
До него, наконец, дошло.
— Разыгрываешь, — мрачно сказал он. — У меня разговор к тебе есть. Срочный. Ты где сейчас?
— Я вообще-то сейчас не один, — попытался объяснить я, забывая, что бандиты еще нетерпеливее, чем женщины.
— Да ты всегда не один, — заметил Плохиш, в число достоинств которого деликатность не входила. — Куда тебе столько баб! Мне всего две минуты надо.
— Ладно, — сдался я. — Приезжай. — И назвал адрес.
— Кого ждем? — спросила Наташа, когда я сунул телефон в сумку.
— Приятеля. Извини, пожалуйста. Но он ненадолго, — успокоил я.
Плохиш появился минут через пятнадцать. Он вошел в кафе в сопровождении четырех охранников и остановился посредине, ища меня взглядом. Потом подошел к нашему столику, хмуро кивнул Наташе и пожал мне руку.
— Как это тебя в такую тошниловку занесло? — спросил он, неодобрительно оглядываясь. — Пойдем на улицу, поговорим.
— Я скоро вернусь, — пообещал я, вставая.
— Я дождусь, не волнуйся. — Она погладила меня по руке.
Мы вышли наружу.
— Давай сядем ко мне в машину, — предложил Плохиш. — Чего торчать у всех на виду.
Мы забрались на заднее сиденье его джипа, откуда он предварительно шугнул охранника.
— Вечно вы с Храповицким лучших телок расхватываете, — недовольно заметил он, закуривая. — А нам всякая шняга достается. Чего они только в вас находят?
— То, что не находят в вас.
— Хочешь сказать, платим мало? — почесал затылок Плохиш. — Может, и правда мало. Да где взять-то? Косяк будешь?
Я поблагодарил и отказался.
— Короче, дело такое, — начал он. — Пономарь с Виктором сунулись в Нижне-Уральск. Ну, ты уже понял. Ильича при этом не спросили. Храповицкого тоже.
Я кивком подтвердил свою догадливость.
— Меня, между прочим, в долю не позвали, — обиженно продолжал он, надувая свои пухлые щеки.
— Может быть, думали, что у тебя просто нет таких денег? — предположил я.
— А при чем тут деньги? — возмутился Плохиш. — Не все, кстати, деньгами меряется!
— С каких это пор ты об этом задумался? — поинтересовался я.
— Да я всегда это говорил! — заявил Плохиш убежденно. — А дружба, по-твоему, ничего не стоит? Значит, на «стрелках» шкурой рисковать должен я. А бабки достанутся Виктору с Пономарем. Ты считаешь, это справедливо?
Учитывая сравнительно невысокую стоимость шкуры Плохиша, я считал, что это справедливо. Но свое мнение высказывать не стал. В конце концов, как гражданин свободной страны, он имел право на собственное суждение.
— Война будет, — сообщил Плохиш обреченно. Его маленькие глазки забегали. — Точно говорю. Пономарь полез на рожон. Ильич это так не оставит. А я не хочу, чтобы меня пристрелили из-за Виктора. Он-то свалит куда-нибудь годика на три. У него бабок — море. А я, значит, должен валяться на улице с пулей в башке? Как собака? — В голосе Плохиша зазвучала жалость к себе. Он не хотел валяться как собака. Он хотел валяться как человек. И без пули в башке.
— Ты достоин лучшей участи, — попытался утешить его я.
— Тебе легко смеяться! — огрызнулся он.
— Что ты предлагаешь?
Он бросил на меня косой настороженный взгляд и заерзал.
— У тебя как сейчас с Храповицким? Нормально?
— Не знаю, что ты имеешь в виду, но живем мы порознь.
— Хватит острить, я серьезно. Скажи ему, я решу вопрос с Виктором. Ты понял, как? У них же все равно проблемы между собой. Виктор на Храповицкого зубы точит, я точно знаю. А если Виктора убрать, то все решается само собой. И Храповицкий еще получает его долю. Только это дорого стоит. Мне же нужно будет потом уехать. Меньше, чем на три миллиона, я не согласен. И еще людям заплатить. Тысяч пятьсот. Для Храповицкого это копейки. Он в десять раз больше получит. Согласен?
