как правило, ничего хорошего не сулят.
— Дай угадаю, у вас опять пожар? — Я решил заранее подготовить себя к грядущему. — Потоп, нашествие крыс, землетрясение? Или кто-то догадался нарисовать Анну Блэйд в обличье волка, то бишь в неглиже?
— Нет, Ваше Сиятельство.
Что, что-то еще хуже⁈
— Давай рассказывай, — велел я. — Я по голосу слышу, стряслось что-то неладное.
В трубке зашуршало, послышались тихие отдаленные голоса, словно кто-то спорил. Наконец, Ефим вернулся.
Я внимательно его выслушал, и брови мои по мере этого лезли на лоб.
— Что? Какая еще проверка⁈
* * *
В типографии стоял маленький человечек в очках и что-то записывал. Он выглядел не грознее кролика, но сотрудники инстинктивно старались держаться от него подальше. От него исходила какая-то особая аура, заставляющая нервничать работников всех предприятий, даже самых законопослушных.
Нет, не так. В МОЕЙ типографии стоял какой-то придурок, которого тут быть не должно. И нахально пялился по сторонам.
— Что здесь происходит? — громко спросил я, заходя внутрь. Человечек обернулся.
— А, граф Лазарев. Вы-то мне и нужны. Плановая инспекция. Господин Строганов приказал узнать, как у вас тут идет работа.
— Если она плановая, почему я о ней ничего не знаю? Почему мне не позвонили заранее?
Человечек пожал плечами, словно говоря: «мое дело маленькое».
— Можете спросить у него самого. Подайте запрос в городскую администрацию, ответ обычно приходит в течение месяца.
— Ну и чем вы здесь, с позволения сказать, занимаетесь? Кстати, внизу у входа лежит коврик. Он специально для того, чтобы вытирать грязную обувь. Это я так, к слову.
Человечек оглядел свои ботинки. Положа руку на сердце, они были не такими уж и грязными, но во мне проснулся маленький вредный хозяйственник, очень не любящий, когда кто-то топчет его собственность. Мне даже стало немного стыдно. Правда, не перед проверяющим, а перед своей цветущей молодостью. Брюзжу, как будто у меня скоро пенсия.
— И кто вам разрешил открыть это окно? Видите цветок? На сквозняке он мерзнет!
Фикус, который даже пожар пережил, укоризненно качнул в мою сторону листьями. Наверное, бедное растение оскорбило, что его обозвали неженкой. По рассказам Ефима, фикус появился в типографии примерно одновременно с ним, причем сохранился гораздо лучше. Этому героическому растению были ни почем не только сквозняки, но и ураганные ветра, летящие в окна камни, пьяные сотрудники и смена руководства, которое периодически пыталось выкинуть горшок на улицу. Говорят, даже тараканы им травились.
— И стул, на который вы пиджак повесили, он вообще-то не вешалка, — добавил я. — Для этих целей у нас есть шкаф при входе.
Это было совсем уж лишнее, но я был зол. Ну и что, что я придираюсь, это МОЯ типография. В МОЕЙ типографии не должны находиться люди, которые мне не нравятся, и делать то, что меня бесит, без моего согласия. Это и есть одна из основ права собственности.
Интересно, пришло мне в голову, вдруг Строганов мыслит точно так же, только в масштабах всего княжества? Тогда для главы администрации любой чих на другом конец города, на который не было дано его личное согласие и выписано пятнадцать справок, все равно что личное оскорбление. Мне даже стало немного его жалко.
Стушевавшийся проверяющий снял пиджак со стула и понес в шкаф с гордым выражением лица, как будто это было его личное решение. Из шкафа, радуясь новым посетителям, тут же выпорхнула моль.
— Я как раз составил список нарушений, — сказал проверяющий, вернувшись и усевшись за стол. — Кстати, меня зовут Алексей Андреевич. Хотите, чтобы я его зачитал?
— Нет, — ответил я, но вопрос, как оказалось, был риторическим.
— Во-первых, здесь слишком грязно, — начал Алексей-как-его-там. — Копоть на стенах, пыль и антисанитария, которая ведет к болезням. И коврик у вашей двери, кстати, тоже не очень чистый, — едко добавил проверяющий.
— Действительно, с чего бы это? Мы же не горели буквально несколько дней назад, у нас было время навести идеальную чистоту, — съязвил я.
— Также, как я вижу, санузел у вас в плачевном состоянии. Трубы насквозь прогнили, все надо менять. Еще немного, и вместе с пожаром вас ждет еще и потоп, — продолжил человечек.
— Ничего, если одновременно, то это не страшно.
— Еще ваш «Турнепс» вызывает много вопросов по поводу его политической благонадежности. У вас непозволительно мало статей про Его Величество.
— А должно быть много? — удивился я. — Это журнал про овощ! Император Романов, при всем уважении, его не сеет, не пропалывает, не собирает и, насколько я знаю, даже не ест.
— Это Император, — внушительно произнес проверяющий. — Оплот и благодетель государства! Неважно, о чем журнал, что-нибудь да должно быть про Его Величество. В подобающем тоне, разумеется.
— Это вам Строганов сказал? — Сам Романов бы такую глупость точно не сморозил.
— Господин Строганов проводит в княжестве патриотическую политику, — бодро возвестил проверяющий. — Он настоятельно рекомендует…
— Ну раз он только рекомендует, позвольте мне на это наплевать, — перебил я. — Я рассмотрел рекомендацию и пришел к выводу, что буду печатать, что посчитаю нужным. Чтобы меня заставить, у вас соответствующей бумажки нету.
Хотя мысль заманчивая. Надо как-нибудь уточнить у Его Величества, не сильно ли он будет против, если издать статью, что он очень любит наш журнал и регулярно выписывает.
— А у нас как раз было про Императора! — влез Радомир. — Но сгорело. Я вам могу по памяти зачитать…
Я наступил мальчишке на ногу.
— Спасибо, не надо, мы свободная пресса. Что-нибудь еще?
— Слишком узкие окна, парадная лестница без перил, недостаточно охраны и моль в помещении. Да, и окна у вас слишком широкие.
— Так они узкие или широкие? — не понял я.
— И то, и другое, — невозмутимо ответил проверяющий. — Вот представьте, в случае чрезвычайной ситуации, например, пожара, кому-то понадобится срочно вылезти наружу. В ваши окна он пролезет разве что впритык.
— А почему широкие?
— А вдруг к вам захочет забраться какой-нибудь злоумышленник? Впритык, но пролезет.
Это проявление чиновничьей логики меня окончательно добило. Похоже, придется признать поражение. Но Строганову я это еще припомню.
— Ах да, еще несоответствие нормам пожарной безопасности, — с удовольствием закончил проверяющий.
— Ну уж нет, тут у нас как раз все идеально. Все, что могло гореть, уже сгорело.
— В итоге по всем нарушениям с вас штраф тысяча золотых, — резюмировал проверяющий с сияющей, что твой золотой, физиономией.
— Сколько⁈ Да быть того не может!
— Ах, прошу прощения. — Проверяющий заглянул в свои бумажки. — Я немного перепутал. Тысяча двести. Можете прямо сейчас выписать расписку или в течение трех дней заехать в банк и перевести на счет городской администрации. Вот его реквизиты.
Проверяющий сунул мне в руку бумажку, я подавил грязное ругательство. Меня лишили мало того, что кучи бесценного времени и душевного спокойствия, так еще и денег! Ну, Строганов, я до тебя доберусь.
— Берите, — сквозь зубы процедил я, схватив со стола первый попавшийся лист бумаги и начеркав на нем расписку. — И передавайте господину Строганову мои наилучшие пожелания. Кстати, как ему мой новый подарок, понравился?
На лице проверяющего на мгновение что-то промелькнуло, но он тут же взял себя в руки. Похоже, даже сдержанный Строганов не удержался от того, чтобы пожаловаться подчиненному на новое приобретение. Ну или он просто услышал вопли Рабодара, когда заходил в кабинет к начальству. Рабодар умел быть заметным.
Дверь за проверяющим, наконец, закрылась. Радомир хихикнул.
— Ты чему радуешься? Видишь в этой ситуации что-то хорошее? — накинулся я на пацана.
— Ничему, Ваше Сиятельство. — Радомир смутился. — Просто вы бумажку взяли, я там на обратной стороне как раз стих новый написал. Перевернул, чтоб не видно было. Но вы не беспокойтесь, я наизусть все помню
— В твоем стиле? — ухмыльнулся я.
— А то!
— Ну хоть какая-то радость.
Я взглянул на дверь, и радость моя тут же испарилось. Если исключить абстрактные категории вроде наемных убийц и налоговых инспекторов, в мире были только два человека, которых я желал видеть в своей печатне меньше всего на свете. Один отсюда только что вышел, а другой как раз заходил.
— А, Виктор, хорошо, что я вас застал. Опять какие-то проблемы?
Барон Турчанинов вздохнул, окинул взглядом типографию и присел на стул. А я-то думал, день уже не может стать хуже.
— Я столкнулся на входе с этим милым
