щекам, чтобы охладить их. О чём я думала? И, что более важно, о чём он думает теперь? Я не стала ждать, чтобы оценить его реакцию или услышать его ответ. Почему я так поступила?
Замечания Оландона прошлой ночью должны были подточить мою решимость в отношении Джована. На самом деле всё было наоборот. Весь день какая-то часть меня тосковала по нему. Прислониться к нему ненадолго и поделиться своими проблемами. Я плотно зажмуриваю глаза, чувствуя, как меня захлёстывает чувство вины. Никто не сказал мне, что эти чувства будут такими непоколебимыми и постоянными. Ни мать, ни тётя, ни друг никогда не показывали мне силу такой заботы.
Я не хочу, чтобы то, что я чувствую к Джовану, прекратилось. А должна.
* * *
Я снова перекатываюсь на другой бок, потом на спину. Это смешно. А, может, и нет. Думаю, бессонная ночь оправдана, учитывая, что завтра я навсегда изменю ход своей жизни.
В мою дверь стучат. Я тянусь за вуалью, сажусь в кровати, когда дверь со скрипом открывается. Головорезы не стучат. Это один из стражников?
— Ты не спишь? — спрашивает Джован, прикрывая за собой дверь.
— Ты постучал, — вздыхаю я. — Я знала, что ты умеешь стучать!
Мой единственный ответ — тишина. Почему у меня такое чувство, что он сдерживает смех?
— Я подумал, что ты можешь всё ещё быть на ногах, — говорит он, садясь на край моей кровати.
— Что думают стражники, когда ты поднимаешься сюда? — спрашиваю я.
Я запихиваю вуаль обратно под подушку.
Он пожимает огромными плечами.
— Я заставляю своих дозорных спуститься вниз и отдаю им приказ провести осмотр замка.
Я откидываюсь назад и прислоняюсь к плюшевым, тёплым подушкам.
— Ты не беспокоишься, что они станут болтать?
Он не удостаивает меня ответом. Я щурю глаза, когда мне приходит в голову другая мысль.
— Ты ведь здесь не для того, чтобы проверить, не сбежала ли я?
Он снимает ботинки и придвигается ко мне, садясь в такую же позу у стены. Я задерживаю дыхание, сердце учащается от его близости. Я приветствую чувство тоски, поднимающееся внутри меня.
— Ты бы поверила, если бы я сказал, что эта мысль не приходила мне в голову?
Он поворачивается ко мне в темноте.
— Нет.
Он смеётся.
— Одно из лучших качеств, которыми ты обладаешь, это желание быть самой сильной личностью.
Мне предательски приятно слышать его слова.
Он сгибает одно колено, опираясь на него одной мощной рукой.
— Когда ты поняла, что бегство — это потенциальная слабость, ты избавилась от неё. Это было очень впечатляюще. Хотел бы я, чтобы мои советники могли так же.
Мы замолкаем, и я тем временем перебираю в уме его замечания. Точнее, в половине своих мыслей. Другая половина наблюдает за его рукой, лежащей ладонью вверх между нами. Хочет ли он, чтобы я взяла её? А что, если нет, и я положу свою руку туда, и тогда он почувствует, что должен держать её?
— Значит, всё пропало? Моя слабость? — нахмурившись, спрашиваю я.
— Могут ли шрамы твоего детства когда-либо по-настоящему пропасть? — он прочищает горло. — Я знаю, что мои, нет. Ты избавилась от побегов, только чтобы найти другой способ справиться с ситуацией? Или, что ещё хуже, будешь держать это в себе, пока это не изменит тебя?
Он сглатывает, а я едва дышу. Что-то внутри меня ломается. Не потому, что он описывает моё будущее. Я знаю, что никогда не стану своей матерью. А потому, что он говорит о себе.
— Ты говоришь так, словно знаешь, — говорю я.
Он делает медленный выдох.
— После смерти матери и отца, я поступал точно так же. Я не сбегал. Не в прямом смысле. Хотя, замкнувшись в себе, я, по сути, так и сделал. Я всегда был одиноким, но не затворником. Я получил королевство и усердно управлял им в течение этого времени. Но вдали от этих обязанностей… Я мало кого мог выносить, кроме Кедрика, Роско и тех, кто был близок к моему отцу.
Я знаю, что Блейн один из таких людей. Моё сердце замирает от того, как прочно этот скользкий предатель укоренился в прошлом Джована. Как он воспользовался былым горем Джована, чтобы добиться благосклонности Короля. Как я смогу заставить Джована прислушаться?
Джован сжимает руку.
— Это происходило так постепенно, что я не замечал, что меняюсь, или не хотел замечать. Никто не осмеливался сказать мне об этом, потому что я был Королём. Лишь недавно я начал видеть свою жизнь такой, какой она стала. Я снова начал чувствовать связь со своим народом, — говорит он.
Я смотрю на его руку между нами и кладу свою на его ладонь. Он закрывает глаза, и призрак улыбки озаряет его лицо. Его пальцы заключают мои собственные в тёплые объятия.
— Я немного знаю о твоей матери, но почти ничего о твоём отце, — говорю я.
Его улыбка вспыхивает и гаснет. Джован открывается почти так же часто, как Солати задают вопросы.
— Мой отец был всем тем, кем я стремлюсь быть, — просто говорит он.
Я пытаюсь уловить глубинный смысл его слов.
— Он был великим бойцом, сильным королём, правящим твёрдой рукой, а также трезвомыслящим, лаконичным правителем.
— Ты уже такой, — говорю я.
Он бросает на меня сомневающийся взгляд и играет с моей рукой.
— Мне предстоит пройти долгий путь, прежде чем я смогу претендовать на то, чтобы приблизиться к его наследию, о чём мне часто напоминают, — ворчит он.
Я уверена, что, если бы не было так темно, его щёки были бы красными. Он не уверен. Это такая редкая эмоция для Джована.
— Как ты, в конце концов, увидел в кого превратился? — спрашиваю я, чтобы сбросить его неловкость.
Возможно, я смогу применить его опыт к моей собственной ситуации. Я не испытывала того, что он описывает. Возможно, нужно время, чтобы укоренившиеся паника и страх, изменили твою сущность. Что ещё я могу сделать, что заменит побеги?
Я содрогаюсь. Если бы Джован не заметил, что с ним происходит, мог бы он закончить так же, как моя мать? Я чувствую тепло его руки, сжимающей мою, и прогоняю эту мысль. Джован никогда бы не позволил себе стать таким. Он мог быть отстранённым и безжалостным, но он не был злым.
— Дело не в том, как, а в том, кто, — говорит он. — Некоторое время назад в замок пришла женщина, и с тех пор моя жизнь не была прежней.
Я напрягаюсь и удерживаю свою руку в его руке, сопротивляясь всем инстинктам,
