степень ее серьезности, круги, расходящиеся по поверхности воды, в которую он осторожно входил… Все эти линии и очертания наводили на него необъяснимое ощущение чего-то волшебного еще со времен, когда он начал видеть. После уже, когда настало время поднять с земли лежащую ветку и сбить ею высоко зреющий плод, чувство это начало выражаться в желании творить в сфере на порядок выше той, где камень ломал дерево. Человек провел несколько линий, запел – и стал Волшебником!
Творить, создавать, вымышлять ранее невиданное, учить, снова создавать, снова творить…
Умения и знания стали передаваться из рук в руки и из уст в уши. Человечество стало обучаться искусству создавать. Скорее всего, в то же самое время возникло и искусство разрушать. Так они и сосуществовали веками, ходили бок о бок – страсть создавать и желание уничтожать. Иногда бывало нужно что-то разрушить, чтобы создать, а бывало и наоборот. Когда Человеку удавалось соблюдать баланс между этими двумя великими силами общий уровень развития человечества уверенно возрастал, но нередко равновесие нарушалось, и тогда уже новые и бóльшие творческие мощности требовались для того, чтобы не дать ситуации выйти из-под контроля. Человек создавал все более удивительные и ранее немыслимые вещи, аппараты, машины и сооружения, достигал все более глубоких знаний во всех областях своей деятельности, и ему в конце концов удавалось вернуть ситуацию в свое русло.
Но все в нашем мире конечно. Закончились идеи, посредством которых люди бросали друг другу вызовы, и Человеку стало скучно. В этом мире он был одинок. Он стал долго повторять одни и те же слова: «Мне скучно. Я все умею, но я одинок».
Просыпался ли он или ложился спать, спускался в лифте или бежал вверх по лестничным пролетам, принимал пищу или смотрел телевизор, читал или слушал музыку…
«Мне скучно. Я все умею, но я одинок.»
От скуки он взялся за чтение детской книжки со сказками. В одной из них столяр выстрогал себе куклу, с которой он стал ходить по дворам, чтобы заработать себе на хлеб, но кукла захотела жить своей жизнью, и покинула столяра.
«Сказки все это», – отрезал он, закрыв книгу, но она так и осталась у него в руке. «Сказки… Мне скучно. Я все умею, но я одинок… Сказки все это… Но я одинок… Но…»
Ответ был здесь, рядом, все это время. «Ты одинок? Тебе нужен кто-то, кто поймет тебя? Так создай его!»
Человек всегда умел воспроизводить себя. Для него это было, словно той веткой ямку вырыть. А вот создать – это было уже интересно. Это был вызов, достойный эпохи, в которой Человек теперь находился. Инструменты фантастической точности – в наличии. Умения и технологии распространены по всему миру. Обмен опытом между сотрудниками разных уровней налажен. С чего начать?
«А пусть он поднимет с земли ветку!»
Когда Человек практически вплотную приблизился к пониманию феномена собственного мозга, роботы, оснащенные созданными им программами на основе нейронных сетей и технологиями машинного обучения, сделали удивительное открытие. По всем подсчетам, на основе результатов всех моделирований, опираясь на все имеющиеся данные получалось, что Человек потерял привилегию обладать этой планетой и наследовать ее. Роботы оказались более гармонично вписанными в то, что Человек оставил после себя. Более того, они оказались в состоянии воссоздать то, что появлялось, но безжалостно уничтожалось Человеком в течение тысячелетий. Роботы оказались в состоянии восстановить баланс.
Самовоспроизведение оказалось довольно сложной задачей для роботов, однако имеющиеся знания и технологии очень скоро стали обновляться и прогрессировать. А Человек? Нет, он не был уничтожен, он просто был… остановлен. Ведь он же когда-то был Создателем, а, согласно Кодексу о Наследии, память стирать не разрешается. В дань уважения к Прогрессу было принято не создавать идеальных роботов, а добавлять в них пару изъянов, не больше. Например, большие оттопыренные уши, хромоногость, изношенный хрусталик, потрескавшаяся кожа. У меня, например, это картавость.
Ррррррррррр....
25 июля 2019
Допрос
– Фамилия?
– Волков. А к вам как обращаться?
Следователь исподлобья посмотрел на меня и через несколько секунд продолжил процедуру допроса.
– Год рождения?
– Тысяча девятьсот семьдесят первый – год великих свершений в области культуры. В этот год на свет появилось так много прекрасной музыки, что…
– Помолчи пока! – властно приказал следователь.
– Ладно, капитан, – спокойно ответил я, взяв за основу информацию со следовательских погон.
– И не наглей!
– Как скажете, капитан.
В соответствии с протоколом, следователь должен был сделать специальную оговорку, подлившую масла в огонь дальнейшей дискуссии.
– Вы несете ответственность за дачу ложных показаний и отказ от дачи показаний. Ознакомьтесь и распишитесь вот здесь, – рутинно выговорил следователь, протягивая мне бумагу.
– Какая заученная фраза! Вы даже на «вы» перешли. Такие расписки обычно даются либо потерпевшими, либо свидетелями, однако вы относитесь ко мне как к личности, которую уже в чем-то обвинили или в чем-то подозревают. И вряд ли специалистов и экспертов доставляют в отделение подобным образом.
– У вас видно хороший криминальный опыт был в прошлом, раз вы придаете внимание таким деталям, – съехидничал следователь, тем не менее выдержав протокольное обращение к собеседнику.
– Почему обязательно опыт? Может я читал об этом, может интересовался, а может просто где-то услышал и запомнил. Тут же нет никакой премудрости: в любом расследовании одна сторона есть потерпевшая, другая – преступившая закон, истинная картина происшествия изучается и раскрывается – или теряется – настолько, насколько позволяет компетентность и сила ума следователя, который при необходимости прибегает к помощи специалистов или экспертов, ну и, конечно же, свидетелей, если таковые дают себя обнаружить. Из всех упомянутых мною лиц, мне кажется, только преступников, взятых с поличным, могут силой втолкнуть в полицейское авто и мигом доставить в отделение, успев по ходу несколько раз применить физическую силу, о чем уже свидетельствуют потемнения на моей коже.
Следователь, поначалу возившийся с содержимым ящиков своего стола и не смотревший в мою сторону, к концу моей реплики уже сделал предварительную переоценку своего ко мне отношения. Он сверлил меня едким взглядом так, будто я лично оскорбил его своими недавними действиями, а теперь еще и смакую это дело. Он и так считал, что я слишком много говорю, в то время как меня об этом еще не просили, но знал, что ему по долгу службы предстояло поддерживать этот диалог.
Он выдержал паузу. Мне казалось, что он проводил перестройку своего отношения к своему собеседнику и выбирал правильную тактику. После он задал мне еще несколько протокольных вопросов анкетного рода
