в вашей традиции — Мишель де Виллар, возраст триста двадцать три года, уроженец Лиона.
— Вы принадлежите к роду де Виллар⁈ — полезли на лоб глаза Франсуа, едва сумевшего удержаться от вопля изумления при известии, что этот человек принадлежит к одной из самых старых и влиятельных семей Франции.
— Именно так, — наклонил голову Мишель. — Но я имперец.
— Н-но… — начал заикаться секретарь. — Н-но поч-чем-му⁈ Почему вы с ними⁈
— Потому, что они — это будущее, а вы — прошлое, причем прошлое мракобесное, затхлое и отсталое, — едва заметно усмехнулся имперец, вот только от его улыбки веяло таким ледяным холодом, что морозная дрожь по коже шла. — Я вырос в империи и впитал все ее законы и правила с молоком матери. Мне куда ближе стремление в небо, желание создавать что-то новое и невероятное, чем жажда топтать других и наживаться за их счет, чем занималась моя дорогая семейка в прежние века. Так что нынешние мои родственники мне совершенно не интересны.
— А кто вы в империи? — взял себя в руки Франсуа, представив себе предстоящий разговор с герцогом де Виллар, и как тот отнесется к тому, что один из его потомков служит проклятой Богом и людьми империи.
— Второй заместитель начальника имперской канцелярии, — все с тем же непроницаемым лицом ответил Мишель. — Именно мне наместник поручил вести переговоры с нынешними правительствами стран Евросоюза. Хотя говорить нам, по моему мнению, особо не о чем. Все сказано и определено.
— То есть позиция империи не изменилась? — пожевал узкие губы секретарь.
— Ни в чем, — покачал головой имперец. — Вам нечего нам предложить. Живите, как хотите, не пытайтесь гадить нам, не мешайте работе школ и служб занятости. Тогда спокойно доживете свой век.
— Меня просили узнать, что вы захотите за продление жизни избранных, — пристально посмотрел на него Франсуа.
— Ничего, — безразлично отозвался Мишель. — Ни один человек с вашими взглядами никогда не получит продления жизни. Ни при каких обстоятельствах. Нам чудовища в будущем не нужны. А указанные вами «избранные» — именно бесчеловечные чудовища, не имеющие ни чести, ни совести. Основа их жизни — подлость и жестокость. Так что этот пункт в переговорах можно опустить.
— Чем же так отвратительны наши взгляды? — передернул губами секретарь.
— Всем, — брезгливо бросил имперец. — Но прежде всего — звериным эгоизмом. Стремлением получить все за чужой счет. Либерализмом и его производными. Вот ответьте мне на один вопрос. Зачем вам понадобилось навязывать всему миру тему сексуальных извращений, ЛГБТ, трансгендерства и прочей мерзости? Зачем вы стали губить собственную цивилизацию? Зачем превращали людей в тупых обывателей, не способных на творчество? Чего вы вообще добивались? Ради чего и кому это понадобилось?
— Все очень просто, — пожал плечами Франсуа, удившись про себя навности этого человека. — Власть. Она была в наших руках, а чернь занималась всякой чушью, не мешая нам управлять ею. Да и сократить ее количество не мешало, ведь извращенцы не размножаются. Чем больше их будет, тем меньше ненужных детей родится. Отсюда и пропаганда всего вами указанного.
— И это все? — исказились в гадливой гримаске губы Мишеля, во взгляде его появилось откровенное отвращение. — Что ж, вы, пожалуй, еще хуже и гнуснее, чем мы о вас думали. Так что давайте не терять времени. Какие еще вопросы вам поручено обсудить?
— Ваши школы, — после недолгого молчания сказал секретарь. — Верните нам право самим воспитывать своих детей. За эти полгода наши дети стали совсем другими, непохожими на родителей, и нам это не нравится.
— Нет! — отрезал имперец. — Вы, вместе со своими взглядами и идеологиями, должны уйти с арены. Навсегда. Дети вырастут уже нашими, мы не можем позволить снова растить из них эгоистов и обывателей. Так что сразу нет.
— Мы ведь можем и не добром попросить… — прищурился Франсуа.
— Попытайтесь, — насмешливо осклабился Мишель. — Вам, вижу, мало было казни вашей элиты? Что ж, мы можем и повторить. Говорю вам еще раз — сидите тихо, и вы спокойно доживете свои бесполезные жизни. Иначе — ссылка. Или даже виселица. Мы с вами церемониться не намерены, мы вам ничего не забыли и ничего не простили. Помните это.
— Но это не мы устроили вашу Великую войну! — попытался возразить секретарь.
— Однако вы собирались сделать то же самое с местной Россией, устроить русским геноцид, — выплюнул имперец. — И не надо лгать, что нет, мы имеем все документы ваших генеральных штабов, все ваши планы. И меня удивляет, чем вам так помешала Россия, ведь здесь она была полностью ваша, либеральная, даже ФСБ распустившая и готовая на все, чтобы вам понравится.
— Правительство и элита — да, — пожал плечами Франсуа. — Но народ так и остался злобными медведями, которых не принудишь танцевать по щелчку пальцев. Русские, в большинстве своем, не желали принимать общемировые тенденции, поклоняться гомосексуалистам и отказываться от своей идентичности. В новом мире таких народов не должно было быть. Но вам-то что до них? Вы вообще не местные!
— А не слышали, что русские своих не бросают? — ядовито поинтересовался Мишель.
— Но вы-то француз, да еще и из благородного, древнего рода!
— Я вам уже говорил, в каком месте видел этот самый род и его взгляды. Запомните, мы дома справились с вами, справимся и здесь. Через двести-триста лет о вас и ваших идеях, вашей власти и ваших извращениях никто и не вспомнит. Впрочем, доживут до этого времени только те, кто примет нас и нашу идеологию всей душой. Для людей, не разделяющих наши взгляды, имперская медицина запретна.
— Ясно… — помрачнел Франсуа, окончательно поняв, что с этими не договориться, слишком сильна их ненависть ко всему нормальному, не желают понимать и принимать, что человек — это хищный зверь, который нуждается в узде, которого нужно жестко ограничивать, одновременно позволяя избранным, самым сильным хищникам все, чего те пожелают. — Тогда я хотел бы обсудить возможные поставки продовольствия и товаров народного потребления. А также нефти и газа. Нам остро их не хватает после прекращения поставок из России, вскоре наступил топливный кризис, а это голод. Думаю, вас социальные взрывы тоже не нужны.
— В обмен на металлы в любом виде мы готовы поставлять продовольствие и многое нужное для жизни людей, а также медикаменты, причем куда более действенные, чем ваши, — тут же ответил Мишель, зажигая за спиной голографический экран. — Вот список возможного. Нефти и газа не будет, зато можем поставлять электричество. Очень дешево, на экране цены.
Секретарь внимательно изучил медленно прокручивающийся список и кивнул своим мыслям. Действительно, очень дешево. Но брать или не брать решать не ему, он озвучил эту мысль и получил папку с теми же данными на бумаге. Некоторое время молчал, затем глухо спросил:
— Вы понимаете, что творите культурный геноцид?
— Вполне, — спокойно отозвался имперец. — Вы достаточно нагадили всему миру своими людоедскими, скотскими идеями либерализма. Пора вам уйти в небытие. Мы изменим этот мир, мы сделаем его добрым и светлым, невзирая на ваше страстное желание превратить его в адскую клоаку.
— Мир сильных — это адская клоака? — пристально посмотрел на него Франсуа. — Вы действительно не понимаете, что сильные вправе делать все, что пожелают? А слабые должны покорно принимать свою судьбу?
— Вот мы и делаем то, что считаем нужным, — подался вперед Мишель, в его глазах сверкнула неприкрытая ненависть. — И мы изменим мир, обязательно изменим. По очень простой причине. Это наш дом! Пусть с недавних пор, но это все равно наш дом. И нам с вами не по пути!
Поняв, что разговор окончен, Франсуа откланялся, захватил папку с предложениями имперцев и поспешил покинуть канцелярию. Ему следовало срочно вылетать в Бонн, где его дожидались те, кто имел право решать.
Глава 13
Получив странный приказ найти местных жителей, которым угрожает опасность, спасти их, наложить гипнопакет русского языка и расспросить, поставил экипаж «Колибри» в тупик. Их такому просто не учили, это же не обследование астероидов и других пустотных объектов! Но делать было нечего, остальные три разведчика на планетарной базе, основанной на большом острове Фламинго, названным так из-за водящихся там больших красивых птиц, напоминающих земных фламинго, получили такой же приказ.
Остров оказался попросту райским. Огромным, с два Мадагаскара площадью, только очень вытянутым и узким, тянущемся вдоль восточного побережья чуть ли на полматерика. Природа на нем вызывала откровенное
