торговавшей оливковым маслом, орешками и прочими греческими артикулами, да замешкался, когда началась большевистская заварушка. Думал, что все войдет в колею и не спешил возвращаться домой еще и потому, что влюбился в красавицу и певунью Светлану Сикорскую, дочь директора знаменитой Одесской оперы. И восемнадцатилетняя Светлана отвечала ему взаимностью.
Шел 1918 год, время было бедовое, грозящее обернуться еще большими несчастьями. По улицам толпами шаталась пьяная босячня и биндюжники, а проститутки из портовых борделей визжали и размахивали плакатами с призывом поскорее делать мировую революцию и переворачивать все что можно с ног на голову. По ночам те же демонстранты врывались в квартиры, грабили и насиловали, а потом прогуливали награбленное и опять шли на улицы шуметь и требовать справедливости. Оперный театр тем не менее работал и рестораны на Дерибасовке были открыты круглые сутки. Там пели скрипки и плясали цыганки, но на Молдаванке и в Бугаёвке взрывались бомбы, а в Ланжероне и на Малом Фонтане хозяйничали контрабандисты.
В начале августа неожиданно для всех директор Оперного театра Илья Ильич Сикорский уехал из Одессы и увез с собой всю семью в неизвестном направлении. Светлана не могла ослушаться отца, зная, что если она откажется ехать вместе со всеми, без нее никто не уедет. Рассказать же дома о своей связи с Алексисом она тоже не могла, и для этого у нее были веские причины.
Оставшись один без Светланы, Алексис и не думал о том, чтобы вернуться в Грецию. Местные оптовики, крупно задолжавшие его фирме, откладывали платежи, ссылаясь на чрезвычайные обстоятельства, и это давало ему повод не торопиться с возвращением на родину. Он жил изо дня в день в ожидании вестей от своей возлюбленной, — кроме того, он был занят мистическими опытами, которые он проводил под опытным руководством оккультного наставника, именовавшего себя Г. О. М-ом. Проходили недели и месяцы, мистические опыты все сильнее захватывали Алексиса, а вестей от Светланы все не было и не было.
Только через четыре месяца он узнал от знакомой, что семья Светланы находится в Тифлисе. Не теряя ни дня, на сторожевом английском судне он добрался до Батума, а оттуда на поезде примчался в Тифлис. В поезде он заснул и проснулся без сумки, в которой хранились деньги и документы.
В Тифлисе Алексис совершенно случайно познакомился с греком из Каппадокии. Звали его Георгием Петровичем. Взгляд Георгия Петровича остановился на спящем на лавочке Алексисе — он разбудил его и заговорил с ним по-гречески. Первое, что Георгий Петрович сказал Алексису, удивлявшемуся чуду их спасительной встречи, было греческое изречение: «случайности существуют только для дураков». Накормив Алексиса и угостив местным самогоном — чачей, — он расспросил его о практиках, которыми тот в последние месяцы занимался в Одессе. Георгий Петрович сказал ему, что делал похожие вещи в Тибете, и обещал научить его более эффективным упражнениям.
Георгий Петрович оказался человеком необыкновенным. Его окружала кучка эмигрантов из Санкт-Петербурга и Москвы, с которыми он проводил необычную работу под видом репетиций балета «Борьба магов». Алексис включился в эту группу и проводил целые дни в доме, выделенном для них меньшевистским правительством Грузии. Кроме того, Георгий Петрович одолжил Алексису небольшие деньги, которые помогли ему связаться с фирмой в Халкидиках и открыть счет в местном банке. Он же подсказал Алексису фамилию Наоборотов, когда местные власти оформляли ему новые документы взамен украденных.
Два грека — Георгий и Алексис — стали неразлучными друзьями, вместе ходили по баням и дукханам, заглядывали в игорные дома и притоны. Алексис искал свою невесту, узнавал об ее отце — никто ничего не знал. Каково же было его изумление, когда в одном из ресторанов на Головинском проспекте, куда его привел Георгий Петрович, Алексис обнаружил Светлану Сикорскую, певшую там по ночам. Светлана увидела его за столиком вместе с Георгием Петровичем и потеряла сознание. А летом 1920 года вместе с Георгием Петровичем и его спутниками Алексис и Светлана уплыли на пароходе из Батума в Константинополь.
Историю своего прадеда Константин узнал из кожаной с блинтовым тиснением тетради с медными петельками для маленького замочка — дневника Светланы Наоборотовой, привезенного его троюродными тетушками Синтией и Розанной, приезжавшими в Москву из далекой Калифорнии. Калифорнийские родственницы оказались хлопотливыми щебетуньями, не знавшими ни слова по-русски, и потому дневник их российской прабабки был для них не больше чем старинной реликвией, ценимой ими главным образом за его необычный кожаный переплет с медными застежками. Родственницы привезли с собой пачки семейных фотографий, тыкали пальцами в фигурки незнакомых людей на фоне внушительных особняков, гигантских кактусов и необычайной длины автомобилей и называли имена их многочисленной родни, разобраться в которой Константину было не под силу. Константин попросил своих теть нарисовать для него генеалогическое древо Наоборотовых, начиная с прадеда Алексиса и Светланы Сикорской, что они попытались сделать, но скоро запутались, все же кое-что для него разъяснив.
Стало ясно, что у их прадеда Алексиса и прабабки Светланы родилась двойня, из которой только один ребенок, а именно дед Константина Василий остался в Тифлисе, в то время как все остальные добрались до Батума и сели на пароход, отправлявшийся в Константинополь. Годовалый Василий уехать со всеми не смог, так как болел в это время ветрянкой и был оставлен на попечении родителей Светланы, перебравшихся в город Грозный и вырастивших там ребенка. Уехал с родителями второй ребенок по имени Афанасий, будущий основатель калифорнийской династии Наоборотовых. Он долго путешествовал по Европе со своими родителями, следовавшими за Георгием Петровичем и его компанией, жил сначала в Стамбуле, потом в Германии, потом под Парижем и, наконец, в двадцатилетнем возрасте самостоятельно эмигрировал в Америку, когда в 1940 году Франция прогнулась под каблуком победителей.
Константин целый месяц упорно (недаром имя его означало постоянство) расшифровывал переплетенный дневник своей прабабки — кожа хорошо сохранилась, но бумага выцвела и была съедена по двум внешним углам, так что на их месте образовались полукружья лохмотьев. Потому и текст по углам страниц сохранился не полностью, некоторые слова оказались оборванными, а другие и вовсе отсутствовали. Почерк прабабки был с кокетливыми завиточками на концах букв «ц» и «щ» и с капризными выгибами верхних этажей у «б», «в» и «д». Старинная орфография и «лишние» буквы вовсе не мешали ему читать и понимать написанное. Особенно пикантными были сны, которые его прабабушка доверяла тетрадке, очевидно, полагаясь на надежность замочка (с тех пор давно уже закатившегося в щель времен), на который запирала эту тетрадку.
Медленно шаг за шагом возводил Константин вавилонскую
