не помню, он вроде родом из Дигорского района. В 1944 году воинскую часть, где я служил минометчиком, хорошо потрепали под Ленинградом, и нас отвели в тыл на переформирование. Однако внезапно, не объясняя причин, из нашего подразделения стали куда- то тщательно отбирать бойцов. Руководил отбором лично полковой комиссар, который с каждым кандидатом работал индивидуально. А через десять дней два отобранных сводных взвода направили на аэродром. Посадили нас на два транспортных самолета, и мы вылетели в неизвестном направлении. Часа через четыре приземлились на каком- то военном аэродроме и только тогда узнали, что мы в Орехово- Зуево, где- то под Москвой. Подошли два старших офицера в малиновых фуражках — подполковники и объяснили, что мы поступаем в распоряжение отдельной части государственной безопасности для выполнения специального задания. Все ГеБисты ходили в малиновых фуражках и погонах, поэтому могли ничего не объяснять, мы и так догадались, что предстоит работа в тылу в рядах ведомства госбезопасности. А это очень серьезная организация, и все внутри как бы подобрались. Сразу же были назначены младшие командиры отделений и взводов — одно из отделений возглавил я. Нас посадили в закрытые брезентом грузовики, и через час мы оказались на территории, обнесенной двойным рядом колючей проволоки. Здесь, практически, весь личный состав и офицеры ходили в фуражках с малиновым кантом. Прибывших построили на плацу и объяснили, что мы прибыли в фильтрационный лагерь, в котором содержаться военнослужащие войск «СС» и наши соотечественники, служившие в полиции у немцев на оккупированной территории и в карательных отрядах. Мы должны были выполнять охранную и расстрельную функции в фильтрационном лагере. Каждый день более сорока следователей вели перекрестные допросы взятых в плен врагов — немцев и полицаев. Ежедневно объявлялись приговоры военного суда, а исполняли приговоры мы — бойцы взвода охраны. В самом отдаленном углу огромного лагеря находился бывший полуподвальный склад для хранения картофеля, площадь его была просто огромная, ведь картофель, ранее складированный здесь, предназначался для снабжения миллионов жителей столицы. Рядом со складом проходила узкоколейка, где все время стоял паровоз — «Кукушка», работавший на угле. Иногда по понедельникам и пятницам он работал на холостом ходу. Это мы потом узнали, что паровоз преднамеренно создавал шум и стрекот во время расстрелов фашистов и их приспешников, ну, чтобы не волновать живых пленных. А расстреливали немцев и полицаев по приговору военного трибунала внутри овощного склада, где толщина кирпичных стен была более метра. Да и сама огромная территория лагеря представляла собой бывшую овощную базу Мосторга, а сейчас складские здания приспособили под блоки для содержания военнопленных и полицаев.
Однажды, чисто из любопытства, просматривал списки полицаев, ведь по этим спискам можно было изучать географию адресов, ранее проживавших по ним изменников родины. И вдруг внезапно наткнулся на фамилию Габеев, еще подумал, что это наверняка совпадение — ведь у многих народов нашей большой страны фамилии звучат одинаково. Например, у татар и башкир эта фамилия встречается довольно часто. Однако, когда прочел его имя и отчество, мне стало предельно ясно — этот экземпляр осетин, и звали его Сослан, а исполнилось ему на 1944 год всего лишь двадцать лет. Получалось по моим расчетам, что он 1923 года рождения. Вот ему не повезло, это был последний призыв на войну, следующий призыв осетин 1924 года рождения был отменен Сталиным ввиду резкого сокращения мужского населения в Северной Осетии. Я задумался, что будет с этим молодым парнем далее, и что он успел натворить противоправного, находясь в плену. Решил поговорить с ним в открытую, и, если у него был хотя бы один шанс, необходимо было дать ему им воспользоваться. Мне самому было двадцать пять лет, и в левом нагрудном кармане гимнастерки находился партбилет. Если бы оказалось так, что Сослан Габеев принимал участие в карательных акциях или истязаниях, я, не колеблясь, лично расстрелял бы его. Позвал дневального и приказал ему привести арестованного Габеева Сослана из такого — то блока. Минут через двадцать его доставили в дежурную, но, когда его ввели в помещение, он почему- то сразу уставился на меня взглядом, полным надежды. А дело в том, что любой осетин узнает своего по глазам, они у нас особые — добрые и откровенные. Я назвал ему себя, он тоже представился. И у нас начался неторопливый разговор. Беседовали около часа. В плен он попал под Великими Луками в ноябре 1943 года, затем находился в лагере для пленных, где- то под Могилевым. Отношение к пленным было ужасным, их гоняли на работы на бетонный завод и загрузку щебня, питания практически никакого не было. Многие умирали от истощения и тяжелой физической работы. Убежать не было никакой возможности, охрана лагеря была в основном из западных украинцев. За любую провинность они спокойно вешали на выходе из ворот. Трупы весели до пяти дней, это проводилось для запугивания военнопленных. Сослан с отчаянием посмотрел на меня:
— А что мне было делать, Георгий, сдохнуть от голода или наложить на себя руки. После тех издевательств, которые я вынес, мне каждый немец — враг, будь он трижды порядочным. Верить этим шакалам нельзя, их надо просто убивать. Георгий помоги мне вернуться на фронт, мне надо реабилитировать себя, вернуться домой с такой репутацией мне нельзя никак. Ты же знаешь, как у нас умеют в народе ставить клеймо на всю оставшуюся жизнь. Когда меня из лагеря вывели, то послали вначале в Могилев, где нам выдали немецкую форму и назвали нас вспомогательной полицией — шуцманшафт. Члены шуцманшафта носили немецкую военную форму со знаками различия «восточных батальонов», на рукаве мы имели нашивку с надписью «Treu, Tapfer, Gehorsam» — «Верный, Храбрый, Послушный». Нам объявили, что эту форму носят выходцы с Кавказа. Затем нам назначили и представили нашего командира — он был из бывших белоказаков, воевал под началом Врангеля. Сам выходец из Ростовской области — фамилия его Осмоловский. Когда меня вызвали сегодня, он просил передать, что, если ты ему не поможешь, он намеренно солжет на допросе, что я был карателем в подчиненном ему отряде…
— Хорошо, Сослан, ты сейчас иди в свой барак, тебя сопроводят два караульных бойца. Вижу, что ты не каратель и руки у тебя не замараны кровью невинных людей, но я не могу обещать тебе ничего, по поводу помощи с моей стороны, пока мы не доведем дело до конца, — с этими словами я отправил его обратно в барак и попросил бойцов привести Осмоловского, что был у него начальником. Бывший начальник
