значит.
— Не надо благодарности, Линда.
Ее слова трогают меня, я обнимаю ее. Мне так хочется, чтобы отношения между нами снова наладились.
Тюремная библиотека — то место, где мне комфортнее всего. Когда я вхожу в дверь, кажется, что я покидаю Бископсберг, попадая в другой мир. Здесь уютно, все так разительно отличается от длинных голых коридоров со стальными дверями, бронированными стеклами и лампами дневного света под потолком. Тиковые стеллажи приятных округлых очертаний в стиле пятидесятых, пара потертых кожаных кресел у окна. Пожилая дама, работающая тут, постоянно ищет свои очки, хотя они висят у нее на красном шнурке на шее. В четыре часа, когда она открывается, я обычно стою под дверью и ухожу последней.
Взяв книгу, я иду, чтобы сесть и почитать, когда замечаю Дарью с развернутой газетой.
— Тут о тебе написали, — произносит она, поднимая глаза. — После нескольких лет сестра Солнечной девочки приезжает навестить ее в учреждении. Хочешь почитать?
Я кидаю на нее взгляд, ясно показывающий мое мнение по поводу вопроса, иду и сажусь в кресло в стороне.
— Тебя ведь проверяли по седьмому параграфу, — произносит Дарья после паузы. — Неужели не нашли никаких отклонений?
Не удостоив ее ответом, я утыкаюсь в книгу. Пытаюсь читать, но не могу сосредоточиться.
Мой адвокат Лукас Франке объяснил мне, что цель обследования — выяснить, нужна ли полномасштабная психиатрическая экспертиза.
— В этом случае тебя приговорят к лечению, — сказал он. — В смысле — если сочтут виновной.
Беседа с психиатром из Судебно-психиатрического управления заняла не больше часа. За это время я успела рассказать обо всем. От детства, Семьи и подружек до взрослой жизни. Об учебе на музыкального педагога, о работе и отношениях с коллегами, о друзьях и личной жизни. Само собой, он спрашивал о состоянии моего психического здоровья. Случались ли у меня приступы страха или депрессии. Возникали ли у меня галлюцинации или иные переживания, никак не связанные с реальностью. Такого со мной не бывало. Судя по выписке из моей медицинской карты, я никогда не обращалась за психиатрической помощью. В заключении для суда было написано, что психиатр не подозревает у меня серьезных психических нарушений — ни в момент совершения преступления, ни в момент обследования.
— То, что ты так и не призналась в содеянном, свидетельствует о том, что у тебя либо пограничное, либо нарциссическое расстройство личности, — упорствует Дарья, и слышно, какое удовольствие ей все это доставляет. — В статье про это написано. Может быть, тебе стоит почитать? Весьма интересно.
Я продолжаю сидеть, уставившись в книгу, в надежде, что ей надоест. Но она не успокаивается.
— Тебе уже удалось убедить Королеву в своей невиновности?
Подняв голову, я встречаюсь глазами с Дарьей.
— Что я тебе сделала? — спрашиваю я. — Похоже, ты очень на меня сердита.
Она отбрасывает газету:
— Ты такая милая и добрая, пока другой не начнет сомневаться в какой-нибудь мельчайшей детали твоего рассказа, тут ты настраиваешь себя против человека и становишься сущей злыдней. Хотя другой относился к тебе по-человечески.
— Мне очень жаль, если я вызвала у тебя разочарование, — отвечаю я. — Но что тебе на самом деле известно обо мне? Что заставляет тебя думать, что ты меня знаешь?
— Я знаю, что ты лжешь. Если человек невиновен, он не пытается смыть с себя кровь. На все, что говорит против тебя, у тебя тут же находятся объяснения. Подозреваю, что и с ножом то же самое.
— С ножом? — переспрашиваю я, хотя прекрасно понимаю, что имеет в виду Дарья. Однако мне непонятно, почему она обвиняет меня.
— Всего за несколько дней до убийства ты купила нож, которым потом убили твоего мужа.
— Об этом тоже написано в газете? — спрашиваю я. — Может быть, не стоит верить всему, что там пишут?
Поднявшись, я ухожу прочь.
То, что я купила нож — истинная правда. Прокурор сказала, что это произошло в четверг перед тем, как умер Симон — наверняка так и было. Всю жизнь мне трудно после вспомнить, где я была и что делала. Во время суда она показала запись с камеры наблюдения из торгового центра «NK», и я увидела, как женщина, очень похожая на меня, бродит от одного бутика к другому. Она всячески подчеркивала, как я ходила и рассматривала одежду, казалась такой беспечной. Но почему бы мне и не быть беспечной? У меня не было дурных помыслов, за моим посещением универмага не скрывалось никаких темных мотивов.
Я всегда любила погулять в «NK». Часто отправлялась туда, изучая и модные бутики, и отделы товаров для дома, а потом садилась в кафе, заказав себе кофе с шоколадным бисквитом. Выяснить это не составляло труда.
На записи показано, как я бродила по верхним этажам, а потом спустилась в магазин товаров для кухни в цокольном этаже.
Там было множество ножей на выбор, по самым разным ценам. Я не знала, какой взять, понимала только, что для дачи пора купить новый. Тот, которым мама всегда чистила рыбу, куда-то задевался, а я собиралась пригласить Алекса на рыбалку. Некоторое время я бродила по магазину, читая описания, сравнивая цены, но потом поняла, что все это совершенно не играет роли — лишь бы нож был острый.
Задним числом, зная, что именно этот нож был использован для убийства Симона, легко было увидеть все совсем в ином свете. На суде продавец сказал, что запомнил меня, поскольку я изучала ножи гораздо более тщательно, чем обычно делают покупатели. А когда я расплачивалась, то уточнила, действительно ли лезвие достаточно острое и оставляет точный разрез, о чем я совершенно не помню. Интересно, я действительно так сказала или же он специально все драматизировал для эффектности?
По поводу этого ножа Тони Будин и Юхан Фошель не раз наседали на меня во время допросов. У них была версия, что я специально купила нож, собираясь отомстить Симону, и поэтому пригласила его на вечеринку. А улики, похоже, подтверждали ее.
Из-за того, что некоторые повседневные, совершенно заурядные события приобрели подозрительный оттенок, прокурор утверждала, что у меня были не только мотивы, но и намерение. Я заранее спланировала убийство собственного мужа.
Два дня беспрерывно шел дождь, газоны превратились в грязное месиво. Начавшись как снег с дождем, он перешел в настоящий ливень, плотный туман укутал нас, мир стал бело-серым. Дорога за пределами территории не видна, даже стена и колючая проволока, защищающая общественность от нас, растаяли в молочно-белом тумане. По пути в столовую мы шлепаем по лужам, стоим у дверей, как заблудшая скотина,
