домой по два эмалированных ведра помоев и пищевых отходов. В столовых, где работали дочери свиновода, у зазевавшихся посетителей недоеденные блюда вырывали прямо из-под носа: свиньи голодают. Когда одна из дочерей нашла все-таки время оторваться от трудового процесса кормления свиней и выйти замуж, то зятя своего свиновод тоже хорошо устроил шофером на молокозавод, откуда тот возил тестю железные ящики со сгнившим сыром.
Кролики метались в клетках, в хлевах раздавалось деловитое повизгивание и похрюкивание.
— У меня вам будет вполне удобно, но вот только свинки шумят, — объяснял Аспиду свиновод. К тому, что Аспид интересуется иконами, свиновод отнесся положительно:
— Каждый должен заниматься своим бизнесом и нечего добру по чердакам и углам валяться, когда за него деньги платят.
У него самого от матери тоже два образа остались, в сарае лежат, он рад их продать. И адреса он верные в совхозах даст, у него весь район в дружках. Его поросята чистейшей породы и спрос на них очень велик. Аспидовых людей он окрестил бригадой, а его самого бригадиром.
— Всю вашу бригаду устрою. Вот флигелечек держу, мазаночку для таких случаев, — он отвел Аспида в длинный чистейший жилой барак, где можно было бы при желании разместить человек 20–30. Пол был застлан яркими половиками, в углу лежала горка новых матрасов и подушек. Свиновод пояснил:
— Иногда съезд в районе какой-нибудь, а мест в гостинице нет, — все ко мне. Или люди на рынок мясо продавать приедут. Дом крестьянина полон — все ко мне. У меня и ледник для мяса, и ночлег. Людям помогать надо. Я помогу, и мне помогут. Без дружков — гибель. Давно бы общественность сожрала и придавила, на меня тут некоторые давно пишут, куркулем обзывают. Завидуют, да не укусишь. Я — пенсионер-сахалинщик. А ежели кто из начальства нагрянет, я поросятинки молочной кило пять в пакет упакую, а если кто поважней, то и целого поросеночка. Кто откажется? А которые контролеры женского рода, тем крольчатины презентую, женский персонал к крольчатине очень неравнодушен. Вашей бригаде у меня удобно будет, а, главное, никто любопытствовать не станет, я всю жизнь при людях. Свинья, она, знаете ли, животное общественное, если ею всерьез заниматься, вертеться приходится. Кролики так, их и пьянь разводить может, несерьезное животное, но держу. Харчи есть, вот и держу, но не уважаю.
Аспидова бригада стала обживать палату, хохоча и поругиваясь на утробное хрюканье соседей. Но зажаренные женой свиновода кролики, отменный самогон с удивительным розовым салом в кристалликах соли полностью примирили их с хозяином и особенностями его подворья.
— Этот не пропадет. Ежели что, то и человечиной поросят кормить будет, — поощрительно одобрил свиновода Воронок.
Единственный, кто был недоволен хозяином, — Бледный Алекс. Он ворчал, предсказывая, что в следующий раз его поселят прямо в стойле и он будет вынужден играть на фоно свиноматкам.
— Все ниже и ниже в навоз опускаемся. В следующий раз прямо в свином дерьме ночевать будем. Ты уж меня забери отсюда куда-нибудь, где воздух почище, — попросил он Аспида.
Офеней отправили по подгородним слободам клянчить, ныть, попрошайничать и складывать в заплечные мешки поданное. Для пущей убедительности они надели «спецодежду» — поношенное, засаленное, рваное. Как исключение, офени имели право платить жителям за хорошую доску по три, пять и десять рублей. Больше давать нельзя — грех развращать местное население.
Предстояло посещение Спасского монастыря — основной цели поездки — и организация передвижного лагеря-стойбища. Ездить каждый раз из города с щупами и дрелью в монастырь было рискованно, надо устраивать стойбище где-нибудь вблизи объекта обследования. Бледный Алекс к тому же не переносил жизни в провинциальных комнатах. Стучание ходиков, запахи пищи, голоса хозяев, звуки, издаваемые домашними птицами и животными, его бесконечно раздражали. Он всегда возил с собою сверхводонепроницаемый и утепленный, с молниями и меховой подкладкой спальный мешок американского десантника, выменянный у одного клиента, и спал только в нем. Несколько раз он попадал из-за своей любви к чистому воздуху и тишине в необычные и рискованные ситуации. На одном заброшенном кладбище, где он уютно спал в ровике между двух могил, спальный мешок с ним приняли за выкопанного покойника, и он проснулся оттого, что его старались перевернуть осиновыми кольями. В Архангельской области его, спящего под елями уединенного и заброшенного скита, стал обнюхивать бродящий по осени одинец-сохатый. Лось обнюхал его, потыкал под ребра рогами и, разочаровавшись в находке, уходя, здорово отдавил Бледному Алексу острым копытом ногу.
Из опроса «аборигенов» узнали, что монастырь необитаем. Посещали его только в летнее время туристы. Местные жители побаивались ходить в монастырь, особенно вечером, распуская дикие зловещие слухи о привидениях и огоньках, там замечаемых. Эти слухи особенно распространял бакенщик. Он якобы неоднократно видел глухой ночью огонь свечи в пустых выбитых окнах монастырских келий и трапезной. Поговаривали, что по монастырю по ночам разгуливают мертвые монахи и убивают тех, кто рискнет зайти в монастырь. Но вполне достоверным фактом было то, что все попытки устроить в пустующих монастырских зданиях лесосклад кончались одним и тем же — пожаром. Горело дважды, в третий раз обосновываться лесозаготовители не решились. При втором пожаре были и улики поджога. Сторож видел и даже неудачно стрелял в какого-то человека, обливавшего доски керосином, но тот ушел. Приезжал и следователь с собакой. Собака взяла след, зло лаяла, рычала, но след потерялся в каменном лабиринте пустующих громад.
Слушая эти рассказы, Аспид презрительно улыбался. Ему было все ясно: в монастыре побывало ворье и бродяги-чердачники, а они не любят соседей.
Дорога в монастырь, мощенная булыжником и обсаженная ветлами, была совершенно разбита. Были ямы еще от снарядов восемнадцатого года и кое-как засыпанные гравием воронки фугасов последней войны. Никто не был заинтересован в серьезном ремонте — дорога кончалась у монастырских святых ворот и больше никуда не вела.
Лихо остановившись на монастырской площади у колокольни, они стали осматриваться. Воображение Феди сразу заселило мощеную камнем площадь массой людей: монахов, богомольцев, нищих — все они суетились, спешили в храмы, пили святую воду из колодца, покупали образки и свечи, из храмов доносилось стройное пение.
«Носит ли человек в себе коллективную память прошедшего или это только мистические басни? Почему вдруг некоторые места кажутся знакомыми людям, никогда здесь не бывавшим? Почему иногда снятся кажущиеся фантастическими пейзажи, которые потом вдруг узнаются в натуре? Нет, тут мистика ни при чем, мы просто еще не все знаем о себе».
Все, что видел Федя вокруг себя, было
