и субкультурами в области экономики и культуры. Этим институтам общей власти, наподобие трёхсторонних советов по заработной плате, укопмлектованные представителями правительства, бизнеса и профсоюзов, нет необходимости отражать принцип политической демократии «один человек — один голос». Но к политическим сдержкам и противовесам должны быть добавлены социальные сдержки и противовесы. И решения — так много, насколько это возможно - должны быть основаны на долгом и тяжело дсотавшемся консенсусе участвующих в переговорах партий, классов и идеологий, а не на переменчивом арифметическом большинстве.
Демократически-плюралистская версия демократии неизбежно придаёт большое значение государственному суверенитету — внешнему суверенитету, не внутреннему. Все те разные концепции, что формируют традицию демократического плюрализма — английские плюралисты, французские солидаристы, католические корпоратисты, сторонники Нового Курса, отстаивающие идеи уравновешивающей власти в государстве-маклере — отвергают идею из восемнадцатого века о неограниченном народном суверенитете, которую разделяли американские и французские революционеры. Для демократических плюралистов государство — обычно национальное государство, но иногда многонациональное государство или независимый город-государство — является не массой индивидов, которой можно приписать общую волю, но сообществом, созданных из общин поменьше.
Но хотя демократический плюрализм и отвергает идею неограниченного внутреннего суверенитета любой группы, включая «народ» в целом, внешний суверенитет для него незаменим. Причина заключается в том, что компромиссы и соглашения между общинами, являющиеся сутью политического плюрализма, могут идти только внутри чётких границ политического сообщества с фиксированным членством. Например, межклассовый компромисс между трудом и бизнесом является бессмысленным, если бизнес может в одностороннем порядке в любое время аннулировать свои контракты, перенеся свои операции к зарубежным рабочим или завезти в страну иностранных рабочих с целью ослабить или заместить профсоюзы. Разные межклассовые соглашения в США и Европе с 1940-х по 1970-е годы не были бы возможны, если бы работодатели могли бы использовать налоговой и регуляционный арбитраж в крупных размерах и имели бы доступ к большому количеству низкооплачиваемых иммигрантов-рабочих, не состоящих в профсоюзах, чтобы избежать пут, наложенных на них профсоюзами и демократическими национальными правительствами «новых курсов».
По этой причине мировой порядок, который может поддержать множество стран, организованных по принципу демократического плюрализма, будет серьёзно отличаться от неолиберального мирового порядка, в котором большинство важнейших решений передано от национальных государств к наднациональным учреждениям или от национальных парламентов к к национальным ведомтсвам исполнительной власти и судам. Отказ от неолиберализма на национальном уровне также потребует и отказа от неолиберализма на глобальном уровне. Мир, безопасный для демократического плюрализма, не будет неолиберальным мировым порядком.
Экономист Дэни Родрик утверждает, что «...демократия, национальный суверенитет и глобальная экономическая интеграция взаимно несовместимы: мы можем сочетать два из трёх, но никогда не можем иметь все три вместе и в полном объёме». Если трилемма Родрика или «теорема невозможности» верна, тогда следует пожертвовать глобальной экономической интеграцией для того, чтобы сохранить и укрепить классовый мир внутри страны.
На глобальном уровне это потребует отказа от идеала управляемого согласно правилам мирового рынка ради порционного подохда к трансграничной интеграции. Как бедным, так и богатым странам следует разрешить использовать стратегии национального развития, приспособленные к их конкретным нуждам.
Термин «государство развития» был использован учёными, такими как Чалмерс Джонсон, Элис Эмсден и Маргарет Ву-Каммингс для описания режимов, созданных после 1945 года в Японии, Южной Корее, Сингапуре и на Тайване, которые опирались на экспортную стратегию для индустриализации и для того, чтобы догнать западные страны. На как показали экономисты Эрик Райнет, Ха-Джун Чанг и Майкл Хадсон и многие другие меркантилизм западных королевств, империй и городов государств периода Ренессанса и раннего Нового времени был версией девелопментализма. Британия до 1840-х годов, кайзеровская Германия, США до 1940-х годов (и до некоторой степени, и по сей день), голлистская Франция, Япония, Южная Корея, Тайвань и Китай — все они обладали финансируемыми государствами системами национального промышленного развития и технологических нововведений.
У национального экономического развития есть две цели — широко распространённые национальные производительность и процветание. Рост произволительности нужно поощрять во всех отраслях, а не только в нескольких передовых отраслях, что блещут среди болота стагнации. И прибыли от роста должны распределяться между мнеджерским надклассом и рабочим большинством.
Эти две цели — производительности и процветания — нельзя отделять друг от друга. Если производительность выросла, но прибыли от неё сосредотачивает в своих руках крошечная олигархия, то стране не будет хватать массового внутреннего потребительского рынка как адекватной [по размерам] базы для конкурентоспособных в мировом масштабе отраслей с увеличивающейся отдачей от масштаба, что остаётс важным в нашей не столь уж и глобальной экономике. Тогда страна купит на время национальную производительность ценой классового мира. Если же, за счёт перераспределения, доходы будут уравнены, но производство будет падать или впадёт в стагнацию, страна будет всё больше и больше отставать от своих более производительных внешних соперников. Страна на время купит классовый мир ценой национальной производительности.
В системе, что сменит нынешний неолиберализм, глобальную интеграцию следует подчинить нуждам сохранения и укрепления демократически-плюралистского мирного договора между менеджерским классом и рабочи классом, пока правительство, бизнес и профсоюзы будут рука об руку работать над продвижением технологической модернизации и раздела благ роста. Неолиберальный довод, что правительства не должны вмешиваться в процесс глобализации и поэтому могут только компенсировать проигравшим или помогать им приспособиться, должен был отвергнут. Нет необходимости отказываться от иммиграции и торговли как таковых. Но демократический национальные государства могут и должны участвовать в избирательной глобализации. Им следует использовать стратегическую торговую политику и политику селективной иммиграции в интересах национального роста, национальной солидарности и переговорной силы граждан-рабочих и легальных мигрантов в их переговорах с работодателями.
В сравнении с опустошением промышленных регионов и промышленных рабочих в США и Европе, что способствовало взлёту антисистемного популизма, блага потребителей от импорта товаров из стран с низкими зарплатами, были незначительными, что иногда признают даже некоторые защитники выноса производства за рубеж. Доклад 2017 года, подготовленный Американо-Китайским деловым советом для Оксфордского Института экономической политики содержал оценку, что «...средние цены понизились на 1-1,5% в результате импорта из Китая. Оксфордский Институт экономической политики оценивает, что влияние этих низких цен, повысило американский ВВП на 0,8% к 2015 году». Оксфордский Институт экономических исследований также цитирует другие работы, в которых пришли к выводу, что: «...большая степень проникновения из Китая сокращала американскую инфляцию на 0,1% ежегодно в конце 1990-х и начале 2000-х», и что айфон от «Эппл» стоил бы на 5% дороже, если бы изготавливался в США.
Перевешивают ли блага рабочих в развивающихся странах издержки, что несут рабочие в развитых странах от глобализации дешёвого труда? Если исключить Китай
