и, скорее всего, встала бы по будильнику, если бы около шести утра в прихожей что-то не грохнулось с шумом упавшего на асфальт слона. Ничего не понимая, я вскочила с кровати и босиком побежала к входной двери. На пороге стоял полностью одетый Роман, а около его ботинок валялась полка для шапок. По-видимому, именно она и стала причиной такого грохота.
Переведя взгляд с полки на меня, Роман приподнял левую бровь так, что та почти коснулась волос у лба. Руки его больше не дрожали, глаза смотрели спокойно ‒ от вчерашней красноты не осталось и следа.
Что-то на моей футболке привлекло его внимание, и прежде, чем я сумела понять, что конкретно, он шагнул ко мне и, прошептав: «Хорошо, возьму», впился в мои губы своими.
Глава 16
А потом мои ноги оторвались от пола, а спина коснулась дивана. Жарко. Жарко, жарко, жарко… Жарко было от поцелуев Романа. Его губы скользили вдоль моих щёк, подбородка, шеи и… отчаянно стремились к груди. Руки задрали футболку и, оголив живот, потянули к коленям шорты. Пальцы его были везде: сжимали, гладили, надавливали и... И тут в моей голове что-то щёлкнуло, и я распахнула глаза. Ощущение неправильности происходящего ввергло меня в ужас. В мозгу, воспалённом и испуганном, раненной птицей забилась одна-единственная мысль: «Не хочу. Так я не хочу! Мы же не животные, в конце концов!»
Шумно выдохнув, я озвучила свою мысль вслух:
– Я не хочу так.
На секунду он поднял на меня свои чёрные, как уголь, глаза, и я испугалась ещё сильнее. Затуманенные, с поволокой, они казались такими же пьяными, как вчера вечером.
– Хорошо, как ты хочешь?
Его голос звучал хрипло, но в то же время в нём чувствовались странные бархатистые нотки. Раньше их не было. Либо они появлялись только по особым случаям.
– Никак не хочу! – взвизгнула я.
– Не говори глупостей!
Сжав мои запястья правой рукой, он закинул их мне за голову. Хватка не была сильной: Роман не пытался причинить боль, и, дёрнувшись, я освободила левую ладонь и рывком натянула шорты.
– Я не хочу, – как можно чётче произнесла я, отползая к краю дивана. – Это же комната Николая Андреевича!
Он посмотрел на меня в упор и не мигая. Что-то в его взгляде как будто начало проясняться. Выражение лица изменилось, но он, словно не доверяя самому себе, решил предпринять ещё одну попытку.
– Можем пойти в твою комнату.
Я покачала головой.
Отпустив мои ноги, он отвернулся и откинул волосы со лба. Чёлка его была густой и сильно спадающей на глаза. «Наверное, не ходил к парикмахеру с похорон Николая Андреевича», – почему-то подумала я, одёргивая на животе футболку.
– У меня никогда не было, поэтому... Поэтому…
Я никак не могла подобрать нужного слова и, пожалев о сказанном, просто скрестила на груди руки. Он повернулся вполоборота и посмотрел так, словно я была пещерным человеком, минуту назад покинувшим своё укрытие.
– Ты вроде говорила, что тебе восемнадцать.
– Мне уже девятнадцать, – обиженно произнесла я, глядя на большие часы с маятником, которые ни разу на моей памяти не били, но и не останавливались. – И у меня действительно никого и никогда не было.
– Ну, тогда прости, − посмотрев на шкаф с книгами, он усмехнулся. − Мне следовало догадаться. Ты ведь хорошая девочка. Не пьёшь, не куришь, по клубам не шатаешься, да и с парнями я тебя не видел. А вчера так перепил, что принял это твоё «хочу, чтобы Вы остались со мной» за намёк. ‒ Почесав заросшую щетиной щёку, он снова выдавил смешок, а потом повернул голову ко мне. ‒ Ты, как хороший коньяк. Попробовав каплю, уже не можешь остановиться… Не поверишь, наверное, но я не целовал брюнеток уже двадцать два года.
Ответа на его реплику у меня не было. Что-то придумывать тоже не хотелось. Лицо горело, губы и шею кололо словно иголками, но страх и идиотское ощущение непонимания происходящего прошли. Я не чувствовала себя ни грязной, ни использованной. По сути ничего плохого не произошло, но всё равно было как-то неловко.
– За этот месяц можешь не платить. Да и за следующий тоже. – Махнув рукой, Роман встал с дивана и, по-прежнему слегка шатаясь, зашагал к входной двери. Полка для шапок всё так же валялась на полу возле порога. – Ты её не трогай, я вечером мастера вызову. Он приедет и всё починит.
– А перфоратор?
– Шуруповёрт. Да к чёрту его! И не только его. – Роман ещё раз махнул рукой и, переступив порог, вышел на площадку.
Сердце моё упало и, звякнув о ламинат Николая Андреевича, едва не рассыпалось вдребезги. Роман ушёл, и его уход подействовал на меня, как своеобразный катализатор.
Что бы не случилось: поцелуи, возможные синяки от них завтра, запрокинутая футболка, почти стянутые шорты, комната Николая Андреевича, полка, шуруповёрт, мастер и тому подобное ‒ всё до последнего слова меркло по сравнению с тем, что я вдруг почувствовала. А чувствовала я только одно: я хотела, хотела всей душой, чтобы Роман остался. Здесь. Со мной. Пусть и вкладывала в свои слова не тот смысл, который почудился ему.
И, встав с дивана, я выбежала на площадку в чём была. В пижаме и босиком. Холодные плитки лестничной клетки кусали неприкрытую кожу, но я заставила себя пройти дальше и, замерев за его спиной, пока он вызывал лифт, произнесла чуть слышно:
– Я люблю Вас.
Он не оглянулся.
Тогда я придала голосу громкость и, сжав ладони в кулаки, позволила себе смелость, которую ещё вчера, не позволяла даже в мыслях.
– Я люблю тебя!
Медленно развернувшись, он посмотрел на меня с жалостью. Так люди обычно смотрели на женщину в сиреневом берете, когда та рылась в мусоре.
– Тебе следует найти кого-то помоложе, получше и не с таким количеством проблем, как у меня.
– Но мне нужен ты. Весь. Без остатка. Не ради быстрого секса на диване, а по-настоящему.
Протянув руку, я хотела коснуться его щеки, но он не позволил. Ладонь повисла в воздухе, и я не знала, что делать с ней дальше.
– Иди в квартиру. Пол холодный. Не хочу, чтобы ты простудилась.
Повернувшись ко мне вполоборота, он снова нажал на кнопку вызова лифта.
– Иди, Света. Правда, не стой так. Тебе ещё встретится нормальный
