Феодора Савватеевна ты даже не представляешь насколько там другая жизнь. И женщины там другие: на машинах ездят, в армиях служат, странами управляют. В Германии уже лет двенадцать или даже больше, баба правит. Ангелой Меркель ее зовут. Да и в некоторых других странах президентами женщины. Вон даже в Америке ну то есть САСШ по местному, чуть было бабу в президенты не выбрали. А нашем мире Америка самая богатая и сильная страна. Американцы себя самыми главными в мире считают. Главнюки блин. Лезут во все щели.
— САСШ у вас значит самая богатая и сильная. Не любишь американцев? Ишь как тебя разбирает когда говоришь об них.
— А за что Пиндосию любить? На них у нас полмира работает. Их доллар главная валюта, вся международная торговля в долларах ведется. Было когда то, золотом доллар обеспечивался, но потом они это отменили. Теперь за резаную бумагу они любой товар получают. Да черт с ними с пиндосами ты Катьку учить возьмешься?
— Чему же ее учить то прикажешь?
— Для начала грамоте: читать, писать, арифметике, ну лекарскому делу по возможности. Пусть она рецепты переписывает. Есть же у тебя какие либо записи о лечебных свойствах трав.
— Есть как не быть то. И записи есть и так в памяти многое держу.
— В памяти говоришь, а что записать не судьба. Записанное оно всяко надежнее сохранится.
— Так не все записать можно. Тут даже рядом стоять будешь, а ничему не научишься коли «силы» нет. А у Катьки твоей «силы» нет, тараторка и сплетница она.
— Сплетница говоришь? Есть малёхо. Но это скорее от того, что мозги в деревне девчонке занять особо нечем. Да еще и энергия ее прямо таки распирает, по селу пешком не ходит, носится только пыль столбом. А что «силы» нет так это не беда. Отвары и мази твои, что без «силы» не лечат? Так, что давай бери девчонку в ученицы. Вот только как родителей ее уговорить?
— Это как раз и не трудно. Намекну, сами приведут, учи только. Ладно уговорил. Возьму твою Катьку, пока моя внучка в возраст не войдет.
— Вот как! Внучка у тебя есть? И сколько ж лет той внучке?
— Год еще только. Года через три можно будет уже и учить начинать. «Сила» у ней должна быть не малая. «Сила» то у нас от бабки к внучке передается. Вон бабушка моя Христина Павловна очень сильна была. Я то послабже буду.
— Ишь ты как у вас все запущено. Ладно! Договорились значит насчет Катьки! И еще, Феодора Савватеевна, я тут хочу соблазнить деда за золотишком сходить. Место еще с той жизни знаю. Как бы так нежненько просветить его насчет меня. Может посоветуешь что?
— Чего советовать то! Говори как есть. Дед твой все знает. Рассказала я ему про тебя намедни. А золото то тебе зачем? Зло от него только.
— Ну ты даешь Феодора Савватеевна! Неужели ты думаешь, я всю жизнь крестьянствовать буду, землю пахать, хвосты коровам крутить? Нет уволь, не мое это. Золото как таковое тоже пока не нужно. Вот денежки, которые за это золото получить можно, очень даже пригодятся. И нужно мне тех денежек очень много. Планы у меня кой какие есть. А насчет зла, нет его в золоте, это всего лишь металл, в людях зло, ну и добро, собственно, там же…. Так говоришь знает все дед? И что, поверил он тебе?
— Не сразу, но поверил. Уж слишком развернулся ты в селе. Потише надо бы. Среди ребятишек только и слышно: Ленька Немтырь то, Ленька Немтырь се. Да и мужики начинают интересоваться, Жабин, вон рассказывает как ты с ним торговался, Проньку Карася опасаться вам с Архипкой надо. С гнильцой он Пронька то, все перед Саввой Зыряновым лебезит, в доверенные влезть хочет. У Зырянова же с дедом твоим вражда старая. Как бы не нагадили чего.
— А! Ерунда! Бог не выдаст, свинья не съест. Спасибо что предупредила. Как говорил кто то из великих: «Предупрежден, значит вооружен».
— Ага, еще говорят: «Дай бог нашему теляти волка поймати». — Съязвила знахарка и, помолчав, спросила:
— Ленька-то как там? Что-то не видно его и не слышно.
— Ленька говоришь? Ты не поверишь Феодора Савватеевна, я и есть Ленька!
Знахарка с изумлением посмотрела на меня, не веря сказанному. Наконец произнесла:
— Ты? Ленька?
— Ленька, Ленька. Наполовину, а скорее даже больше, чем на половину. И Алексей Щербаков это тоже я.
— Да как же это?
— Хрен его знает как.
Я не врал Бабе Ходоре. Буквально два дня назад мне показалось, что проснулся под утро и не мог понять кто я. В голове вертелась какая то карусель из слов, обрывков мыслей и образов. Какие то видения наплывали на меня из темноты. Светлые и радостные сменялись вдруг темными мрачными. Вот я бегу по зеленой-зеленой травке к красивой, молодой женщине, присевшей на корточки и расставившей руки. Я подбегаю, она обнимает меня тормошит, целует и я вдыхаю неповторимый запах — запах мамы. Она пахнет свежим хлебом, молоком и цветами. Она поднимается на ноги, подкидывает меня в яркое голубое небо, а потом, взяв за руки, начинает кружить, счастье захлестывает меня. И вдруг я вижу бородатых скособоченных уродов, одетых в рванье, которые тащат мою маму в сторону от дороги она кричит и вырывается. Я, схватив какую то палку, бегу следом и бью изо всех сил одного из них. Тот бросив маму оборачивается ко мне и свет взрывается красными искрами и гаснет. А в наплывшей тьме мелькают лица, безобразные хари, вращающиеся серые круги и еще что-то бесформенное темное и страшное. Потом снова зеленая травка, а по ней бежит смешной щенок. У него непропорционально большая голова и толстые длинные лапы, которые плохо его слушаются. Вот они запутались в траве, и щенок кувыркнулся через голову, поднялся и, звонко тявкая, стал нападать на травяную кочку свалившую его. И снова тьма: медленно уплывающее в эту тьму мамино лицо. Я бегу за ней, но тьма становится вязкой и не пускает меня. Я в отчаянии зову: «Мама! Мама!» и окончательно просыпаюсь.
Сердце колотится у горла, лицо мокрое от слез. Я встал с лавки сунул ноги в валенки надел полушубок, нахлобучил шапку и вышел на крыльцо. Ветер гонял по двору солому, кидал в лицо колючие снежинки, посвистывал в печной трубе. И ни одного огонька не видно в серой заснеженной мгле. Спит село. Я подставил лицо под снежные заряды и закрыл глаза. Не знаю
