class="p1">Лёля шепчет мне на ухо.
– Только представь себе… Теперь все это кончится, а, когда кончится, во всем мире останемся только ты и я. Точь в точь, как Адам и Ева…
– Чего-оо? СОВСЕМ ЕБНУЛАСЬ?
Лёля глядела на меня ошарашенная, как на бойцовую суку, которая всегда была доброй псиной и вдруг, впервые в жизни, ее укусила.
– У ТЕБЯ ОТ МЕФЕДРОНА МОЗГИ СПЕКЛИСЬ? ТУПАЯ ТЫ БЛЯДЬ МАЛОЛЕТКА.
Ее глаза увлажнились и стали красными.
– Пожалуйста, не сердись… – пролепетала она. – Я ведь не хотела ничего такого…
– НИЧЕГО ТАКОГО? БЛЯДЬ. А О МОЕЙ ЖЕНЕ ТЫ ПОДУМАЛА? А ОБО ВСЕХ ЭТИХ ЛЮДЯХ?? ПИЗДАНУТАЯ. – я встаю с места и заодно опрокидываю стул, так что он отлетает на добрых полтора метра, и все местные забулдыги пялятся конкретно на меня одного. Повезло еще, что в это время в рюмочных обычно еще нет вышибал, иначе мне бы не поздоровилось.
– БУТЕРБРОДЫ СО ШПРООООТАМИ, – кричит барледи.
– БЛЯДЬ. Где еще это есть? – спршиваю, указывая на ее мобильный.
Молчание.
– НУ ЧЕ ТЫ МОЛЧИШЬ? Я СПРАШИВАЮ, ГДЕ ЕЩЕ ЭТА КНИГА, КРОМЕ ТВОЕГО ЕБУЧЕГО ТЕЛЕФОНА?
– В интернете…
Не в силах больше кричать, закатываю глаза и делаю глоток пива.
– Значит так… Сделаем вид, что ничего не было, ладно? Я сейчас быстренько пойду в туалет, умоюсь там, приведу себя в порядок и все такое, а ты, пока удали НАХУЙ эту книгу из интернета. Возражения не принимаются.
Когда я уходил, меня провожали ее жалкие всхлипывания и осторожные взгляды пьяниц, а когда вернулся за столиком уже не было ни Лёли ни монографии. Я взял бутерброды и уселся на место.
12310000
Салон гармошки ночного автобуса, скользящего по садовому задувает боре́й. Его содержимое – это социально-демографический срез. Это та самая публика, которая, случись авиакатастрофа, оказалась бы с вами на одном необитаемом острове, взамен доктора Джека и Кейт из сериала. Сегодня я здесь один, не считая водителя, и сколько осталось таких как мы, точно сказать нельзя. Это уже слишком. Даже для новогодней ночи. За башней с часами потрескивает салют. Кое-где даже слышно жидкие аплодисменты колядующих горожан. Город живет свою жизнь. Початая бутылка «Абрау-Дюрсо» покачивается между ног.
Леди исчезла, оставив бродягу бродяжничать, и не оставив даже записки. Когда мы впервые встретились, она напоминала пустую дискету, которая к последней встрече изрядно понахватала вирусов. Да уж. Лучше мне одному. По крайней мере, больше шансов остаться в живых, что вообще-то теперь уже само по себе аморально. Монография профессора, опубликованная Лелей и, наспех переведенная на семьдесят мировых языков, за считанные дни приобрела статус мирового бестселлера, затмив даже тиражи Библии (само собой, в пересчете на текущие демографические показатели, ведь по данным последней обязательной интернет-переписи, которые теперь проводятся регулярно – один раз в две недели, человечество уже пора бы занести в красную книгу).
Это первый Новый Год без традиционного обращения президента. Он повесился. Вместе с любимой собакой. Развитые страны в одночасье превратились в недоразвитые, а развивающиеся остановились в развитии. Социальные службы страдают от кадрового дефицита, и город медленно, но верно идет к тому, чтобы в скором времени превратиться в сугроб. И каким же надо быть мудаком, чтобы купиться на всю эту эко-блевотину. Глобальное потепление, озоновый слой, тфу ты блять. Все, что человечеству нужно знать об озоне – это нума-нума эй. За автобусом с пеной у рта гонится свора бродячих собак, отбивая всякое желание выходить на следующей остановке. Интересно, что бы на все это сказал Иисус. Он ведь тоже был своего рода самоубийцей. Только в рюмочной, разумеется, всем на это поебать. Здесь каждой твари по паре, и барледи превращает наличные деньги в вино. Она узнает меня и говорит, что никогда еще не видела таким пьяным, а я отшучиваюсь, что, вообще-то не пил аж с прошлого года. За очарованием закономерно следует разочарование. Она молча уходит по своим делам. Пускай.
У барной стойки две пьяные разукрашенные малолетки на пирсинге, в коротких юбках и колготках в сетку, накачанные чем-то, превращающим зрачки в двоеточья. Говорю:
– Дарова, девчонки.
– Салют.
По хозяйски облокачиваюсь на стойку со своим пивом.
– Ну и жопа с этими самоубийцами, верно?
– В каком это смысле?
– В смысле "в каком смысле"? Люди дохнут как суки…
Одна пожимает плечами. Другая как-то недобро на меня пялится.
– Ну и что с того?
– А твоя подружка со всеми такая вежливая или только со мной?
Со спины появляется вышибала. Здоровый кавказец. Я его здесь впервые вижу.
– Так, ну что тут у нас, девушки? Докапывается?
– Да не, старичок, все путем. – говорю я, но он разговаривает с ними, а не со мной. Особенно с той, злобной сукой. Она кивает.
– Слышь, еще раз рядом с ними увижу – буш на улице праздновать. Усёк?
Я молча киваю, беру пиво и отчаливаю.
– Душнила какой-то… – говорит злобная сука своей подружке. Та безразлично пожимает плечами.
Спустя три или четыре пива, отправляюсь в туалет по большому. В кабинке меня ожидает киндер-сюрприз – те самые малолетки. Жадно глотают воздух, взявшись за руки в одной эшафотной петле. Одна из них дьявольски похожа на Лёлю. Злостно выпинываю обеих из кабинки и передаю знакомому бармену. Хуй вам, а не ритуальные самоубийства в моем возлюбленном храме жизни. Сажусь на толчок в позе мыслителя, и действительно задумываюсь. А что, если Лёля таки нашла нового кандидата на роль гребанного Адама. Чем дольше думаю, тем паршивее становится. Иисусе, как же я до этого докатился. Ведь я должен был стать отцом. Должен был раскрыть это блядское дело. Плачу как баба в зассатой общественной сральне в компании последних отбросов рода человеческого, в то время, как все образцовые члены ебучего общества уже давно вознеслись на блядское небо. Очень кстати вспоминаю про, без дела болтающуюся у самого потолка, самодельную виселицу из кожаного ремешка. Поднимаюсь на обоссанный ободок унитаза, и, по ходу дела, с меня окончательно спадают штаны. Насрать. Всхлипываю и вытираю лицо рукавом. Просовываю голову в петлю, но не успеваю даже подумать о том, чтобы нацарапать предсмертную кляксу на дверях туалета, потому что поскальзываюсь, и ремень стягивается вокруг шеи, как сраный питон Каа. В туалете итак прилично пованивало, так что трудно было дышать, а тут еще и это. Бляшка ремня поддерживает подбородок, так что я нихера не вижу, что там творится внизу. На лбу вздуваются вены. Ощупью пытаюсь вернуться на ободок унитаза, но ребристая подошва ботинок, как назло, наглотавшаяся снега в курилке, только скользит по щедро
