class="p1">Джуди обошла Тони и заглянула ему в лицо
– Я верю, что ты никогда не причинил бы нам вред.
– Я уже его причинил, Джуди. Тогда… – горечь его тихих слов, казалось, затопила комнату. – Глупцом я был, когда забыл об этом и пришел сюда.
– Не уходи. Прошлое в прошлом. Разве сейчас ты можешь сделать мне больно? – она легонько приобняла его, будто почувствовав, как он нуждается в прикосновении.
Тони молчал, разбираясь в себе.
– Нет.
– Ну вот…
– Его отец тоже уверял, что больше не причинит боли, а после снова и снова…
– Я не мой отец!
– Ну, давай, разозлись как следует!
– Минни!
Но на окрик Чака никто не среагировал.
Тони высвободился из объятий сестры.
– Хорошо, мама, я разозлюсь как следует. Когда Чак был в поле, а сестры – в театральном кружке, ты часами изводила меня, внушая, что я копия отца, что я псих, не способный себя контролировать, что мое место в тюрьме или психбольнице.
– Минни? – неверящий возглас Чака.
– Ты перенесла на меня всю ненависть, ты топила меня в ней, – продолжил Тони. – Топила так часто, что я научился в ней плавать, и пусть прошли годы, но я все же всплыл и выбрался на берег. Мне жаль, мама, мне очень жаль, что ты изуродовала свою жизнь и пыталась изуродовать мою. Мне жаль, что ты не могла и не хотела отпустить прошлое и жить настоящим. Жить Чаком и дочерьми.
– Ты! Ты был ежедневным напоминанием о кошмаре!
– Да. Прости, наконец, меня за это, или потеряешь всех и всё.
Не выдержав накала эмоций, женщина расплакалась, а любимый муж и дочери, только что узнавшие неприглядные подробности, не спешили ее утешать. Чак разрывался между Тони и нею. Увидев это, Ти махнул рукой, мол, «давай, успокой ее, я в порядке». Я подошла к моему оборотню и обняла его, постаравшись, чтобы данный жест, в глазах людей, не казался сексуальным. Тони прильнул ко мне, можно сказать, завернулся в меня и мою силу, как замерзающий в пуховое одеяло. Чак тем временем взял жену за руку, а сестры поглядывали то на мать, то на Тони; чувствовалось, что они немного обижены тем, что брат предпочел утешение от меня, а не от них.
– Прости меня, – сквозь рыдания произнесла женщина.
– Минерва, ты у меня просишь прощения? – в голосе Чака послышался сдерживаемый гнев.
– У всех. Я была не права.
Услышав это, Чак оттаял.
– Ну, может, вы обнимитесь, как мать и сын.
Минни напряглась.
– Не просите слишком много так быстро, – подала голос я. – Главное, лед сломан.
Мать Тони благодарно и согласно закивала: может быть, она и осознала, что была очень не права, но обниматься с сыном, которого ненавидела годами, была еще явно не готова.
– Да, – согласился Тони и, высвободившись из моих объятий, подошел к сестрам.
– Джуди, – он легко и спокойно обнял ее. – Спасибо, что поняла и простила.
– Джинни, – более крепкие тискающие объятия, сестра в ответ повисла у него на шее. – Если какая собака, на четырех ногах иль на двух, на тебя не так взглянет, ты только скажи. И вообще старайся по возможности меньше влипать в неприятности.
– Я-то стараюсь… А ты что, уходишь?
– Да, мы и так потеряли много времени, сделав крюк.
– Может, все же останетесь на ленч? – Чак обращался к нам двоим.
– Нас действительно ждут дела, – ответила я. – Но если вы дадите нам с собой то, что так вкусно пахнет на кухне и вот-вот пригорит…
Джинни, ойкнув, выбежала в кухню.
Тут как-то все зашевелились, Тони обменивался телефонами с Джуди, отвечая кричавшей с кухни Джинни, сколько и чего нам с собой давать, Чак тихо благодарил меня за то, что я уговорила Тони зайти, а после удержала. Было видно, что у него язык чешется спросить по поводу оговорки по поводу боев, но он не рисковал, следуя поговорке «Не хочешь расстраиваться – не задавай вопросов». Я в свою очередь заверила, что как только у Тони будет выходной, я пинками отправлю его домой на побывку.
И вот такой большой разноголосой компанией мы вывалили за двери. Мне сунули в руки с полдюжины свертков из фольги с дразнящими ароматами, и я неловко прижимала их к себе. Мама Тони тихонько, но вполне искренне поблагодарила «за все», сестрички сверлили меня любопытными взглядами, Чак и Тони строили какие-то планы на его следующий приезд.
Наконец, все со всеми попрощались, за исключением Тони и матери. На мгновение повисла тишина, женщина опять напряженно замерла, но ТиГрей сам подошел к ней легонько и быстро обнял, даже, кажется, мимолетно поцеловал в щеку.
Удивительно было видеть в его глазах грусть, понимание и прощение, а в ее – вину и облегчение от того, что не требуют демонстрации раскаяния.
В конце концов, мы все же добрались до своей машины и, помахав из окон, отправились прочь из прошлой жизни в настоящую.
Не выдержав пытки запахом, через двадцать минут мы сделали остановку и умяли все, что Джинни запаковала нам.
– Эх, а ведь это новые проблемы, – со странной радостью констатировал Тони.
– Ага, хорошо быть свободным волком без семьи, друзей и проблем, да и вообще какой бы то ни было ответственности, – поддакнула я.
– Это уж точно, у такого свободного волка только одна проблема – на луну слишком громко не выть, дабы горло не сорвать.
15
Посмеявшись, я задумалась о своих проблемах и своей ответственности. С Тони вроде бы разобрались, в любом случае его проблемы откладываются до следующего полнолуния, в человеческом облике на него точно никто из оборотней не нападет. Шон… Сейчас у него все «ровно», мы аккуратно кормимся почти каждый вечер. Бывают дни, когда он приходит уставший, с ослабленным самоконтролем – последствие общения, а если называть вещи своими именами, кормления дочери и Ники, и тогда мы всё проходим быстренько и по минимуму, чтобы никто не сорвался. Шон… Полезный, предупредительный и опасный, как нитроглицерин в бутылке. Флерсы… Три больнуши и ревнуша. Лиан тихо ревнует к Пижме, Шону и Тони. К двум последним это не столько ревность, сколько опасение, что эти гадкие личности мне навредят. Но он редко выказывал это своё
