Книга Под кожей – только я - Ульяна Бисерова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
безвестной пичужке, то к лиловому цветку иван-чая, то к раскидистому вековому кедру.— Посмотри на это дерево, на его искривленные ветви. Только в лесу, в окружении собратьев, деревья живут до глубокой старости. Их плотный строй позволяет выстоять под штормовыми порывами ветра, а плотные кроны не пропускают палящие лучи солнца, иссушающие землю. Только взгляни на эти громадные серебристо-серые буки. Они напоминают мне стадо медлительных слонов: те тоже заботятся о своих ближних, помогают больным и слабым снова встать на ноги и неохотно оставляют даже мертвых сородичей. Большинство пней одиноко и тихо перегнивает и через пару десятилетий — по меркам деревьев это очень быстрый срок, и исчезает в гумусе. Но некоторые пни веками продолжают жить, как обомшелые камни. Думаю, отгадка проста: другие деревья из привязанности продолжают поддерживать и питать их.
— Да бросьте! Это же просто деревья. Еще скажите, что у деревяшек тоже есть мысли и чувства.
— Взгляни наверх, на древесные кроны. Обычно дерево простирает свои ветви как можно дальше, пока не столкнется с концами ветвей другого дерева. Между ними идет молчаливая битва за воздушное пространство, за солнечный свет. Но я не раз замечал, что некоторые деревья, растущие в тесном соседстве, наоборот, как будто изначально следят за тем, чтобы ветви, направленные в сторону друг друга, не были чересчур толстыми. Они не хотят ничего отнимать друг у друга и образуют мощную крону только кнаружи, по направлению к «не друзьям». Такие пары настолько тесно связаны друг с другом через корни, что иногда даже умирают вместе. Но дружба между деревьями встречается только в настоящих, природных лесах. Высаженные в парках и скверах деревья — сироты. Беспризорники. Их корни при посадке повреждаются и уже не образуют большую сеть. Впрочем, им и не полагается беспокоиться о старости, поскольку уже в возрасте ста лет их стволы считаются зрелыми и готовыми к вырубке…
За разговорами старый библиотекарь собирал целебные травы с мелкими невзрачными соцветиями и терпким горьким запахом.
— Отвар славно помогает от простуды и кашля. Зимой в замке страшные сквозняки.
— Что за каменный век? Склад же забит медикаментами.
— Да, но такому старику, как я, химия только во вред.
— Да бросьте! Ну сколько вам?
— Семьдесят три.
Лука постарался скрыть удивление. При дворе Вагнеров было немало генералов и чиновников, которые давно отметили столетний юбилей, а то и полторы сотни лет, и, хотя и выглядели законсервированными восковыми статуями, рассчитывали еще долго коптить небо. На их фоне Фогель выглядел дряхлым, сморщившимся, как печеное яблоко.
— Ты, верно, полагал, что мне уже перевалило за сотню? Нет. Признаться, я не сторонник охватившей мир гонки за вечной молодостью. Именно так и должен выглядеть человек в моем возрасте. Так задумано природой.
Я долго размышлял над этим. Смерть — конечно, огромная потеря, которая подводит последнюю черту под прожитой жизнью. Но есть и еще одна неоспоримая истина: слишком длинный век — это против законов природы. За моими плечами долгая жизнь, в которой с лихвой хватало и радостей, и горестей, и счастливых обретений, и невосполнимых потерь… Сегодня все готовы лечь под нож хирурга и заменить все органы, как запчасти у робота, в отчаянном стремлении обмануть смерть. Настоящий культ бессмертия. Но маниакальное желание прожить как можно дольше — ошибка, способная породить страшные, деструктивные последствия. Стоит ли игра свеч? В глубокой старости жизнь становится похожа на стоячее болото — это если еще удалось не плюхнуться напоследок в старческое слабоумие. Безусловно, в каждом возрасте есть свои маленькие радости, но не хочется дожить до такого, что главным достижением за день станет то, что я без посторонней помощи добрался до туалета.
— Ну, это, полагаю, вам точно не грозит.
На самом деле в глубине души Лука был даже отчасти согласен с Фогелем — он ненавидел старость. Не выносил запаха лекарств, пыльной затхлости, ностальгии по ушедшим временам. Он не мог представить себя стариком, как бы ни силился это сделать, — высохшей бесполезной развалиной, озлобленной на весь мир.
— Возможно, старость не выглядела бы так безрадостно, если бы я был окружен внуками и правнуками.
— У вас никогда не было семьи?
— У меня была жена. И дочь. Иногда ты очень напоминаешь ее.
— Что случилось? Она погибла?
— Пропала без вести.
— Мне очень жаль, — искренне сказал Лука.
— Это все давно уже в прошлом, — Фогель ласково похлопал его по руке. — Но я до сих пор скучаю. Надеюсь, увидимся с ней там, за чертой.
— Вы что, верите в загробный мир?
— А что мне, одинокому старику, остается? Я верю в бессмертие духа так же, как и в то, что бессмертие разума — не благо, а тяжкое бремя.
— Думаю, тут бы с вами многие поспорили, — рассмеялся Лука.
— Прежний мессер, Манфред Вагнер, был одержим мечтой о вечной жизни, — неожиданно сказал Фогель. — Однажды ему рассказали о нищем ученом, которого в научных кругах поднимали на смех, считая мечтателем, сумасшедшим. На самом деле сделанные им разработки в области оцифровки сознания и переноса на внешний носитель, будь то живое существо или хранилище файлов — катастрофически опережали время.
Лука уже не улыбался. Он слушал старика с напряженным вниманием, каким-то чутьем угадывая, что эта история — не просто занимательная побасенка.
— А дело было в том, что он, в отличие от ученых собратьев, не располагал неограниченным запасом времени: его жена попала в тяжелую аварию и находилась в коме. Все сбережения уходили на оплату больничных счетов. Врачи отказывались обнадежить прогнозом, что однажды наступит день, когда она откроет глаза и назовет его по имени… Ситуацию осложняло то, что у него осталась маленькая дочь. Которая нуждалась в материнской заботе. А еще — в новых платьицах, теплых сапожках и молоке на завтрак. Денег вечно не хватало. Он, этот горемыка-ученый, уже совершенно отчаялся и даже грешным делом подумывал… — старик провел рукой по лицу, стирая невидимую паутину. — Впрочем, речь не об этом. Однажды раздался звонок: советник мессера назначил ему аудиенцию. На следующий день, в два, прямо в лаборатории. Поначалу тот подумал, что ослышался. Или все это — галлюцинация, вызванная бессонницей и истощением. Но он чуть свет явился в лабораторию, надел почти свежий костюм, выбросил все разбитые склянки и пробирки и чуть не спятил, дожидаясь, пока наступит назначенный час.
— И что же сделал советник?
— О, в ту, первую, встречу он проявил себя как истинный благодетель. Ангел-хранитель с неограниченным финансовым лимитом. Новейшая лаборатория, полная свобода действий, любые траты… Впервые за долгое время ученый был занят только
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Под кожей – только я - Ульяна Бисерова», после закрытия браузера.