Когда я спросила Дилана о самочувствии, он как-то недоверчиво посмотрел на меня и ответил, что нормально.
— Рёбра болят?
— Немного. Всё в порядке.
Я ждала, пока он поест. В своих помыслах мне было стыдно признаваться даже самой себе. Его насторожил мой пристальный взгляд.
— Что ты опять задумала?
— Да так… — если бы он этого не спросил, мне удалось бы сдержать улыбку, но тут уже было никак не совладать с собой.
Он не знал, к чему готовиться, и делал вид, что думает о чём-то постороннем.
— Ты поцеловал меня перед сном…
— И что с того?
— Поцелуй меня ещё раз? — его смутила эта странная просьба. — Пожалуйста…
— В чём подвох?
Мне пришлось самой подойти, сесть к нему на колени и поцеловать.
— Ты позавчера сказал, что любишь меня. Я хочу, чтоб ты любил меня сейчас.
— Это не лучшая идея. Твои раны ещё не зажили.
— Тс-с-с! Мы осторожно.
Вот так, это получилось очень легко. Мы ушли в комнату. Мне нравилось, что Дилан мог меняться до неузнаваемости. Его пробившиеся наружу эмоции возбудили меня до предела.
В этот раз он был, как обычно, безупречно нежен со мной, временами он останавливался, чтобы перевести дыхание. Его чувства импульсом передавались мне. Я добилась, чего хотела, и перестала скрывать свою влюблённость.
Закончив, мы долго лежали рядом, в куче развязавшихся эластичных бинтов, и молчали, пока тишину не нарушил звонок в дверь, Дилан наскоро натянул на себя штаны и пошёл открывать дверь: это оказался почтальон, который принёс заказное письмо. Дилан тут же распечатал и прочёл содержимое, по его жестам и удивлённому взгляду, брошенному в мою сторону, я тут же поняла, что это за письмо. Счастливый момент был испорчен. Сейчас, именно сейчас мне меньше всего хотелось обижать Дилана.
— Это был твой сюрприз всей семье? — он сделал акцент на первом слове.
— Я подала заявление в среду…
— И опять ничего не сказала мне? — закричал он.
— Конечно. Я была готова исключить из жизни всех, кто обидел меня. Мы помирились. Я хотела забрать его, но тебя уже оповестили. Давай больше не будем возвращаться к этой теме и искать повода для ссоры.
Он стащил с дивана свои вещи и ушёл, выражение его лица при этом было таким, как будто он хочет в меня плюнуть.
Впечатление о прекрасных моментах было испорчено. Обнажённая и виноватая, я осталась в комнате одна и перебирала в голове варианты дальнейших событий.
Первым пришло в голову попросить прощения, заговорить его ласковыми словами и проявить слабость. «Вроде бы примирение — это то, чего я сейчас хочу, — размышляла я, — но я вовсе не чувствую вины за собой, ведь я просто проучила его. Проучила.
Второй вариант — пойти гулять и выждать, пока он остынет. Тоже слабый ход, временное бегство от решения. Хоть кто-то из нас должен проявить инициативу и перестать быть капризной девчонкой.
Третий вариант — в самом деле развестись, потому что мы не ладим. Это деструктивное действие и я прекрасно понимаю, что без Дилана моя жизнь уже не будет полной.
Четвёртый вариант — сейчас я пойду к нему на кухню голая, как есть, влеплю хорошую пощёчину, как когда-то сделал это он сам, перевяжу ему грудь эластичным бинтом и попрошу отвезти меня в больницу».
По правде сказать, я наслаждалась этой возможностью самостоятельно делать выбор. И никакой судьбы — только я и моё решение. И больше никто не властен надо мной.
Взяв в руки бинт, я-таки выбрала четвёртый вариант.
Дилан стоял у окна спиной ко мне.
— Сними футболку.
Он обернулся.
Я подошла ближе и обвила его руками. Тут же улетучилось желание воевать и спорить с ним.
— Снимай уже свою футболку, я перевяжу тебе рёбра, — он даже не пошевелился. — Давай забудем об этом. Мир?
Он оголил торс. Синяки уже приняли желтоватый оттенок, — значит, заживает. Дышать полной грудью он пока не мог, но всё обошлось без осложнений. Я старалась перевязывать как можно более аккуратно.
Что-то неконтролируемое щёлкнуло в моей голове. Влюблённость. Я водила пальцем по его животу, и каждое движение заставляло меня желать большего.
Он перехватил мою руку.
— Что ты делаешь? — всё ещё с холодностью в голосе спросил он.
— Теряю голову…
— Прекрати, пожалуйста.
— Я не хочу прекращать. Хочу, чтоб ты видел меня такой, какая я есть. Посмотри на меня: я здесь, я с тобой.
Похоже, мой четвёртый вариант плавно слился с первым, это вышло как-то само. Дилан же был, напротив, подозрительно молчалив.
«О, да мне стоит ожидать от тебя подвоха, милый мой! Ух, какие мы обидчивые… Но я уже всё вижу по твоему взгляду», — подумала я.
Мы собрались и поехали в больницу. Анализы крови показали, что никакого заражения нет. Швы в порядке, их мне обработали и снова наклеили повязку с пластырем. Велели явиться в понедельник. Отлично.
А ещё вечером пятницы меня ждал другой «сюрприз»: дорога в Нижний Волчок. На все протесты и вопросы был один ответ: «так надо». После подобных объяснений вечно случается что-то кошмарное… Я морально готовилась к этому и перебирала в голове возможные варианты развития событий.
Меня везли к моей маме, чтобы поговорить и снова выслушать её обвинения. Или Дилан решил отказаться от меня?
С воскресенья ни мама мне, ни я ей не звонила. От Светы тоже не было новостей. Как странно всё перевернулось. При последней встрече мама ни разу не назвала меня дочерью, я стала для неё просто убийцей, как будто это слово стало моим вторым именем. Вопрос в том, что знал обо всём этом Дилан? Не было ли это для меня ловушкой? Тогда что они хотели со мной сделать? Какую ещё тюрьму придумать для меня?
Временами я поглядывала на него: сосредоточенный, серьёзный, немногословный.
«Чёрт, неужели он всё это время заманивал меня? Что же делать? Теоретически я могу сбежать, когда мы остановимся на заправке, но что потом? Денег нет, вещей нет. Нельзя позволить им поймать меня», — размышляла я.
Голова судорожно работала в поисках выхода из ситуации.
— Ты всё ещё обижен на меня? — спросила я.
— Нет.
— О чём ты говорил с моей мамой?
— О том, как тебе помочь.
— И как же мне помочь? Пустить мне кровь? Накормить волчьими ягодами? Она, что, врач? Ты сам чуть не убил меня! Почему бы сначала тебе не полечиться у моей матери? — он сосредоточенно молчал, только сильнее сжал руки на руле. — Что вы хотите со мной сделать?
— Диана, успокойся. Я просто хочу, чтобы вы поговорили и помирились, — он остановил машину на обочине. — Она звонила мне и спрашивала про тебя.
