красноармейцы — так были увлечены делом, что не заметили ни моего прихода, ни ухода.
В соседнем отсеке занималась другая группа. Здесь уже не было двигателя. Вместо него на огромном щите, сколоченном из толстых досок, были установлены точно такие же, как и на танке, коробка передач, главные и бортовые фрикционы, соединенные валами и тягами. Здесь такой же молоденький, как и первый, воентехник, только поменьше ростом и чуть поплотнее, стиснув зубы, орудовал у фрикциона гаечным ключом и каким-то прибором. Танкисты, наклонившись над механизмом, сперва неотрывно следили за всем тем, что делал воентехник, а затем брали в промасленные руки карандаши и тетради, под его диктовку делали записи.
Миновав два отсека, где тоже шли занятия, я попал в такое царство разнообразных танковых тренажеров, какого не видел за всю свою службу. На одном из тренажеров, самом простейшем, усатый старшина-сверхсрочник учил молодого красноармейца технике переключения передач с промежуточным газом. У новичка вначале не получалось. Он то, опаздывая перевести рычаг в нейтральное положение, спешил нажать на педаль газа, то, наоборот, переведя рычаг, не успевал вовремя дать прогазовку. Старшина садился сам за рычаги, вновь и вновь показывал, как это нужно делать. Потом опять уступал сидение новичку, брался руками за носки его сапог, помогая красноармейцу уловить тот единственный момент, когда следует нажать на педаль газа. И новичок, кажется, уловил этот момент, заулыбался всем своим юным лицом, обильно усеянным капельками пота, начал действовать рычагами и педалями увереннее и спокойнее.
На соседних тренажерах шла такая же напряженная учеба. Там отрабатывались более сложные приемы управления танком, но я у них не задержался, а прошел дальше, к самому последнему… Такого танка я еще никогда и нигде не видел; по-видимому, он был сделан здесь, в батальоне капитана Мазаева. На нем было установлено все, что есть на настоящем танке, начиная от замка зажигания и кончая сигнальной лампочкой на щитке механика-водителя. Здесь проверялось, твердо ли молодой танкист усвоил все то, чему его обучали на других тренажерах, сумеет ли он безошибочно, по всем правилам управлять машиной. Это, как я понял, был тренажер-экзаменатор, притом очень строгий и неумолимый. Стоило будущему механику-водителю допустить какую-нибудь оплошность — сразу загоралась сигнальная лампочка на щитке.
Я с таким увлечением наблюдал за всем тем, что происходит здесь, что совершенно позабыл о том, ради чего шел на танкодром. Распоряжался у этого тренажера-экзаменатора младший воентехник, уже немолодой, видимо, недавний сверхсрочник, на его петлицах, выглядывавших из-под темно-синего комбинезона, еще остались следы треугольников, вместо них были привинчены по одному «кубику» и по эмблеме — серебристые ключ с молотком. Младший воентехник следил за действиями красноармейца, сидевшего за рычагами тренажера, подавая ему команду. Тот правильно запустил «двигатель», «прогрел» его, включил первую передачу, вторую, а при переходе со второй на третью опоздал сбросить газ. Лампочка тут же загорелась.
— Стоп! — скомандовал младший воентехник. — Понял, в чем ошибка?
Хотя ответ красноармейца был утвердительный, воентехник объяснил ему, как надо действовать в таком случае, и отправил «неудачника» на другие тренажеры. Огорченный допущенной ошибкой, тот пошел к первому тренажеру, чтобы вновь — уже в который раз — повторить все сначала.
А его место занял другой, пожалуй, чуть постарше того, что ушел, широкоплечий, коренастый и суровый на вид парень. По тому, как он прочно угнездился на сидении, как спокойно оглядел все «хозяйство» тренажера, можно было догадаться, что этот парень и раньше имел дело с техникой. Так оно и оказалось: три года работал трактористом, правда, не на гусеничной, а на колесной машине. Воентехник знал об этом и, подавая команды, ставил его в более сложные положения. Однако тот все делал, как нужно, не допустил ни одной ошибки. Воентехник направил его к гусеничному трактору, который как раз подходил к исходному рубежу. Водить трактор допускались только те, кто прошел через все тренажеры. Это было последним испытанием перед тем, как сесть за танковые рычаги управления.
«Так вот как, оказывается, капитан Мазаев поставил дело, — вернулся я к тому, зачем приехал. — Значит, комбат не так уж и своевольничает, как показалось это Смирнову и Горбачу».
Вскоре на одном из танков, завершившем последний круг, подъехал на исходный рубеж и капитан Мазаев. Увидев меня, он легко спрыгнул с машины. Я подошел к нему и, поздоровавшись, сказал:
— Да у вас тут прямо-таки учебный комбинат.
— Комбинат — не комбинат, а люди занимаются с полной нагрузкой, — невесело отозвался он, давая мне понять, что ему сейчас не до любезных разговоров, надо дело делать. Капитан тут же вперил свой взгляд на трассу, где перед этим остановился другой танк, не дойдя трехсот метров до исходного рубежа.
— Опять поломка, — с досадой проговорил он и чертыхнулся. — Каждый день — две-три. Выбивают из ритма. Машины старые, изношенные. Но мы, понимаешь ли, и такие моменты используем для учебы.
В это время ремонтная летучка, стоявшая у наблюдательной вышки, сорвалась с места и помчалась к остановившемуся танку.
— Это поехал мой помощник по техчасти с будущими ремонтниками, — пояснил Маташ Хамзатханович. — Они и причину поломки установят, и машину отремонтируют.
Я было заговорил о том, зачем приехал, чем обеспокоено командование полка.
— Знаю, знаю, — насупился капитан. — Но времени, понимаешь ли, нет для того, чтобы делать все так, как там, — он кивнул в сторону Садовой Вишни, — спланировали. Нет времени, — с особенным мазаевским нажимом повторил он. — Обстановка, дорогой товарищ, не та, что была два-три года назад. Спешить надо, а не растягивать подготовку экипажей на полгода.
Капитан Мазаев заторопился к танку, а я решил добираться обратно в политотдел и обо всем, что услышал и увидел здесь, доложить полковому комиссару М. М. Немцеву. «А как же с политической зрелостью и партийной принципиальностью? — вспомнил я напутственные слова Михаила Михайловича. — А что, если полковой комиссар спросит: где же твои выводы, товарищ инструктор? Кто прав: Смирнов или Мазаев?»
Я не знал, на чью сторону стать. Конечно, личные симпатии мои были на стороне Мазаева. Как-никак, нас с ним связывает дружба, добрые отношения, сложившиеся с первого знакомства. Но я отбрасывал это, считал сугубо личным, как отбрасывал и то, что Смирнов встретил меня так пренебрежительно. Старался во всем разобраться объективно.
Конечно, на стороне подполковника Смирнова неоспоримое право командовать, планировать учебный процесс. Что же получится, если каждый комбат, а вслед за ним и ротные командиры будут поступать по-своему? Ничего хорошего не получится. Армия есть армия. Да и, откровенно говоря, при всем моем старании я не находил уязвимых мест в том плане, который так тщательно разработал подполковник Смирнов со своим штабом, вложив туда
