и думала о Боге.
Одна девушка один раз исподтишка меня сильно ударила и оттащила за волосы, некоторые рисовали на моих роскошных густых, песочного цвета, косах. Постоянно высмеивали мою грудь, которая была очень большой, и всё из-за той проклятой больницы. Я и сама мучилась от неё, но не могла же сказать, что со мной случилось, и прекратите вы все уже издеваться надо мной, я и без вас настрадалась.
Травля не прекращалась, и директор без меня разговаривала со всей группой. А после этого разговора со мной вообще абсолютно все перестали разговаривать, даже те, кто общался.
Однажды на одном из уроков, преподавательница дала нам задание, а сама сказала, что уезжает на похороны учительницы танцев. Я спросила у неё, не на похороны ли Татьяны Сергеевны она собралась, той самой, у которой я занималась хореографией, которая когда-то в детстве обвинила меня в воровстве. Накануне в новостях рассказали о том, что женщину сбил насмерть автомобиль, и я знала о предстоящих похоронах. Преподавательница ответила положительно на мой вопрос, а я подумала, как мир тесен.
В колледже я занималась своим любимым делом, игрой на фортепиано, преподаватель во мне души не чаял, а я всю жизнь мечтала научиться играть на пианино. Я была единственная во всём колледже, кто не прогуливал его уроки, а бежал на них. Училась я старательно, отдавалась учёбе больше, чем нужно, потому что я так долго не училась полноценно, только дома одна в четырёх стенах сама осваивала школьную программу. Я училась всегда и всё время, а потом у меня появилась и подружка с третьего курса. Брала уроки вокала у одной очень хорошей преподавательницы Натальи Николаевна, которая помимо музыкального кружка преподавала у нас экологическое воспитание. Она всегда за меня заступалась, потому что тоже когда-то носила очень длинные волосы, а я была единственная на всё учебное заведение с такими волосами.
Мама собиралась ехать обратно в Москву и меня забрать с собой, Валера выслал нам деньги на билеты, но я так сильно дорожила учёбой, что не хотела ехать до тех пор, пока не сдам экзамены, которые через месяц должны были состояться. Но мама не хотела оставлять меня в том городе, где мне грозила смертельная опасность и мы жили, не спав ночами. Она долго настаивала, а я упёрлась учёбой, и сказала, что приеду, как сдам экзамены, чтобы потом хотя бы перевестись в Москве.
Врачи постоянно названивали нам с угрозами, приезжали, долбились в дверь, разумеется, мы никогда им не открывали. К телефону я никогда не подходила, а от всяких прочих незнакомых номеров вздрагивала, которые определял наш замечательный стационарный телефон «Русь». Я жила в своей квартире, как на минном поле, как какая-то преступница. Одним из таких звонков тогда стал тот самый, в котором знакомая Бориса Николаевича звонила, чтобы поговорить со мной, когда я отправила ему электронное письмо, а он обвинил меня в воровстве. Это было самым болезненным предательством и ударом, особенно в тот момент. Я боялась, что и он может написать на меня заявление в полицию о краже. Этого мне только не хватало для полного «счастья», рассуждала я. И мне в тот момент казалось, что весь мир встал против меня, что все сошли с ума в этом городе…
Тогда я позвонила нашему общему знакомому Владимиру Наумовичу, рыдала и спрашивала, правда ли, что Борис Николаевич и в самом деле обвинил меня в воровстве. Он ответил, что знал об этом случае, но не предал значения, так как посчитал, что кольцо Бориса Николаевича могло просто куда-то упасть и закатиться, и именно я тут не причём.
Когда мама уехала, звонки начались всё чаще и чаще, как в телефон, так и в дверь. Даже кошка понимала, что за дверью враг, Лапуся подходила к дверям и начинала не естественно мяукать, как будто пыталась прогнать врага. От сильного страха меня начинало всю трясти, выходила из дому с опаской, боялась, что если я выйду из подъезда, а они будут караулить меня возле него, то тут же сгребут и увезут в психушку. Возвращалась с учёбы, осматриваясь, нет ли кого возле подъезда, нет поблизости подозрительной машины. Страх был такой силы, что я не выдержала и побежала на вокзал в экстренном порядке покупать билет в Москву, забыв об учёбе, ведь, если бы меня уволокли, мне всё равно не дали бы учиться и сдать экзамены. И поскольку встал вопрос между жизнью и смертью, я выбрала жизнь! Купила самое плохое боковое верхнее место плацкарта почти у туалета, единственное какое осталось, и с опаской ждала дня отъезда.
Шёл великий пост, билет я купила в Страстную Пятницу и знала, что в Пасху буду в поезде, поэтому за день до отъезда посетила Петропавловский собор, в котором была крещена, чтобы получить хоть какое-то спокойствие и помолиться. В храме мне было легко, там я не боялась, в нём и пряталась, вспоминая, как в древние времена люди пряталась в церквях, чтобы их не убили. Только в двадцать первом веке, я была такой единственной, и кто бы мог себе представить, что в тот момент среди молящихся людей, есть такой человек, как я, которого некому защитить, кроме Господа. Ведь не один закон не действовал на тех людей, они переступили всё, что можно было переступить, и не удивилась бы, ели они продали свои души дьяволу. Но я всё равно стояла и молилась, чтобы Бог их простил, молилась за их счастье, чтобы у них было всё хорошо, потому что считала их несчастными, что в них нет Бога. Я просила Господа направить их на путь истинный, простить и не наказывать, что я их простила, и своим прощением хотела получить свободу. А ещё я всё время представляла, как Иисуса распяли, как ему тогда было больно, чтобы нас всех спасти, и эти мысли мне помогали, ведь ему было гораздо больнее, чем мне, и я должна была научиться терпеть, представляя, что такими мучениями я тоже могу спасти человечество. Что лучше мучиться одному человеку, чем всем. Мысли о том, что все люди могут быть счастливы, и даже, мои враги, предавали мне уверенности. Я знала, что вечного ничего не бывает, и мои мучения рано или поздно закончатся, придёт счастье и любовь. Хоть я и не имела любви от людей, которые меня окружали, я знала, что меня любит Господь, и этой любви мне хватало сполна! С такой любовью я считала себя счастливой!
