бессмертия, потому что вместо одного отслужившего свой срок прибора можно подключить новый, а комплексная программа будет способствовать поддержанию функций центральной нервной системы.
То, о чем я говорил, не было новостью для многих присутствующих в этом зале, но оно звучало официальным признанием — уже не догадкой, а уверенностью, уже не гипотезой, а результатом опытов. Не могли же мы тогда знать, что настоящие результаты опыта мы получим лишь через столетия и они окажутся не такими, как мы думали!
Впрочем, может быть, кто-то в зале и предвидел их.
Аплодисменты взорвались внезапно, как мина. А когда они окончились, Артур Кондратьевич пожал мне руку и поздравил, как он сказал, с эпохальной научной работой. В его устах слово «эпохальной» не звучало традиционным комплиментом. Оно было точной оценкой.
КД увез его по живому коридору. Там, где они проезжали, на минуту утихал шум. Я смотрел им вслед и думал о КД. Что происходит в его мозгу? Жалеет ли он о человеке, с кем был настолько же близок, как с самим собой? И как выражается его радость или его сожаление?
* * *
Я увидел Артура Кондратьевича в последний раз через полтора года. Мне не очень хотелось выполнять мою миссию. Лучше бы это сделал Степ Степаныч. Я вспоминал тех, кто будет участвовать в опыте в качестве помощников и наблюдателей, — их лица, ставшие похожими одно на другое, улыбку Майи, вылепленную из тревоги и желания успокоить меня. А меня и Степ Степаныча не надо было уговаривать, что все будет в порядке, — мы почти не сомневались в этом.
— Да, я знаю, вы все взвесили. И кому-то действительно нужно на это пойти, — сказал Артур Кондратьевич и слабо пошевелился на ложе, вмонтированном в КД. — Но опасность слишком велика.
— Опасность? — Я вздернул брови и придал лицу недоуменное выражение.
— Если я снова начну доказывать вам… — сказал вместо Артура Кондратьевича КД.
— То я приведу новые контрдоводы, — засмеялся я.
— Но, по крайней мере, начиная опыт на себе и своих товарищах, оставьте пути для отступления, — продолжал КД.
— Хорошо, я оставлю. Но отступления не будет.
— Вы слишком молоды для руководителя института, — проговорил Артур Кондратьевич. — Никогда не нужно говорить о будущем так категорически. Будущее нельзя подогнать под мерку нашей сегодняшней уверенности.
Я молчал, думал о том, что уже все сказано. Он понял.
— Прощайте, — сказал Артур Кондратьевич. Он поднял руку ко лбу тем неопределенным жестом, который означает: то, о чем надо вспомнить, совсем близко, на подходах к станции. И его поднятая рука превратилась в подобие семафора, открывающего путь. — Впрочем, до свидания. Мы ведь еще не раз встретимся. — Он заметил растерянность на моем лице и засмеялся. В его горле булькало. — Нет, это будет не машина, а я. Сохранится главное — образ мышления. Какая разница, из чего я состою — только ли из белков, или из белков, пластмассы и металла! Ведь и сейчас во мне почти вся периодическая таблица, в том числе и металлы. Зато когда мое тело будет проще и надежней устроено, мозг станет во много раз мощнее.
Он внимательно посмотрел мне в глаза, словно читая в них упрямое неверие и жалость к нему — к человеку, которому понадобилось утешать себя таким образом.
— А в доказательство моих слов мы с вами тогда продолжим разговор о том, каким путем должен идти человек к бессмертию. К тому времени у меня накопится, к сожалению, достаточно доказательств, чтобы убедить вас.
Он сказал «к сожалению», давая еще один повод не верить ему.
2
Контрольный механизм предупредил меня во второй раз, что я веду тоноплан слишком рискованно. Я раздраженно щелкнул выключателем, и экран контроля погас. Далеко внизу зажигал огни вечерний город. Мимо меня сверкающими искрами проносились другие машины. Я включил вертикальный винт, настроил автопилот на волну видеофона и нажал кнопку вызова.
На экране возникло лицо Майи. Я пытался отыскать на нем то, из-за чего меня вызвал профессор Пирин, — следы опасной болезни, но с боязливой радостью не находил их. Возможно, профессор ошибся? Если бы так!..
Последовал легкий толчок: «ЭР-5» сел на крышу моего дома. Я спустился по лестнице на круговую тропинку, быстро шел, почти бежал, стараясь сдержать свой шаг. Нажал кнопку предупредительного звонка и отвел пластмассовый занавес. Я увидел двух женщин, похожих на сестер-близнецов: жену и дочь. Альте исполнилось двадцать три, на два года меньше, чем было Майе, когда та получила бессмертие. (Я упорно не употреблял более осторожных слов вроде «долголетие», «равновесие процессов» и т. д., которыми пользовались другие.) Альта унаследовала от матери не только внешность, но и движения, и походку — к счастью, бьющейся стеклянной посуды теперь было совсем мало. А вот характер у нее иной, чем у жены, — его мягкость напоминала о мягкости кошачьей лапы, а упрямство было непробиваемым. В минуты ссор Майя утверждала, что у дочери мой характер.
Во взгляде Альты, устремленном на меня, я уловил беспокойство и скрытый упрек. Но почему упрек?
— Профессор сейчас прилетит, — сказала Альта.
Я сел на постель Майи, рассказал о событиях дня, о том, что начали новую серию опытов по классификации памяти. Иногда переводил взгляд со спокойного лица жены на напряженное лицо Альты. Ее гибкие пальцы выстукивали какой-то ритм. Прошло двадцать пять лет с начала нашего опыта бессмертия, а академия все еще не разрешает проводить массовые испытания на людях. Больше того, она не разрешила мне пока включить в число подопытных собственную дочь. Но не может же Альта стариться на глазах у нестареющих родителей, знающих, что они могут отвести от нее это проклятие природы!
Я чувствовал, что во мне просыпается раздражение. Услышав легкий шум моторов, поспешил навстречу профессору — наконец-то хоть одна неизвестность закончится.
— Давно вас не видел. Выглядите неплохо! — приветствовал он меня.
Я молча вопросительно смотрел на него. Он отвел взгляд и сказал:
— К сожалению, это очень серьезно. У нее начиналась ангина. Чтобы прекратить болезнь, я омыл миндалины. Боюсь, что это послужило толчком…
Он говорил слишком медленно, с резиновыми паузами. Я резко спросил:
— Толчком к чему?
Он съежился, голова ушла в плечи.
— Видите ли, когда вы выводили линии связи наружу, к прибору «С», то вызвали мутацию ткани… — Он
