знаю ответа и вряд ли когда-нибудь узнаю.
Ехать долго, целых полтора часа. Казалось бы, поразмышлять можно о разном. Но в голове странно пусто. Вова, как же ты там?..
Когда высокий дородный полицейский ведет нас к помещению для свиданий, Лена с любопытством озирается по сторонам. Наверное, за полгода забыла, как тут и что. Завидую. Хорошо быть ребенком.
– Вы к кому? – тихо и бесцветно бубнит мужеподобная женщина в фуражке, которой нас передал провожатый.
– К Владимиру Зубову, – отвечаю ей в тон. Пусть тоже ушки поломает. Может, научится говорить громче.
Дама глядит недовольно, если не сказать сердито.
– Вас что, не предупредили?
– О чем?
– О чем, о чем… Чтобы не приезжали! – с нескрываемой злостью бросает «полицайка». По-другому и не назовешь. – И ребенка чтоб зря не таскали! Нечего тут детям делать!
– Вы не кричите, – ледяным тоном выдавливаю, ощущая неприятный холодок в районе живота. – Лучше нормально все объясните.
– Умер ваш Зубов. Повесился вчера. Так что уходите.
Слова иногда оглушают даже сильнее, чем удары.
– Что? – тупо переспрашиваю, чувствуя, как пол под ногами становится мягким, как наполовину сдувшийся батут.
– Вы что, глухая? Повесился он. Вчера. В морг уже увезли. Вам позвонят, когда можно будет забрать. Уходите, я вам говорю! И вот это… – она нервно порылась у себя в столе, – заберите! – И бросила передо мной фотографию Лены, внизу которой было мелко нацарапано: «не надо больше».
– Мама? Мама? Папа умер? Да? – испуганно лопочет Лена, когда я неловко тащу ее по полутемным коридорам к выходу. – Он уехал, да? Далеко?
Малышка, как же тебе везет, что ты еще не понимаешь.
– Далеко. Очень далеко, милая.
«Умер ваш Зубов. Повесился вчера. В морг уже увезли».
«Не надо больше».
Иногда слова оглушают даже сильнее, чем удары. И такие слова обычно въедаются в душу на всю оставшуюся жизнь.
Если она вообще существует, эта жизнь.
Таисия не замечает, как садится на прохладные каменные ступеньки за высокой оградой. Но что-то мягкое и теплое нежно касается лица, стирая неудержимо льющиеся слезы, и женщина вздрагивает, будто просыпаясь. Серые, как летние тучи, глаза дочери глядят испуганно и тоже вот-вот наполнятся влагой.
И Таисия, наконец-то осознает: вот она, жизнь. Жизнь настоящая. И снимает с детской головки проклятый ободок. Действительно: не надо больше. Леной все началось – на Лене и прекратится.
