настраивает меня на мысли о тщете всего сущего.
И тогда Риз решился.
— Не знаю как насчет остальных, Грач, — сказал он, — но мне ты помог.
«Я танцевал со смертью и проигрывал ей людей одного за другим, — подумал Риз. — После предательства сэра Маркуса и особенно после каменоломен мне сам черт был не брат. Но ты дал мне силы побеждать Костлявую — хоть иногда, хоть ненадолго, да еще делая благородное дело. Никогда я о таком даже мечтать не мог. Если я отдам жизнь за тебя, это будет куда достойнее, чем положить ее за английского или даже римского папу, тем более еще поди разбери, кто из этих пап настоящий!»[38]
Однако язык отказывался произносить это, поэтому Риз только сказал:
— Я перед тобой в долгу.
— Ну, — сказал Грач, — если так, сейчас тебе представится возможность отдать его часть. Прислушайтесь, о чем кричат матросы!
Джону не нужно было прислушиваться: он уже несколько мгновений знал, что на горизонте замечен другой корабль. А матросы кричали…
— Если такой же, как мы, они не сунутся, — пробормотал Риз, переводя под нос с генуэзской латыни, — а вот если… — он замялся, не зная слова.
— Раундшип или когг, — подсказал Грач. — Если там корабль с прямым парусом и лучниками на борту, они уж точно попробуют нас взять. Наверное, это станет ясно через свечу — поднимут они красный флаг или нет.
Однако насчет одной свечи Грач ошибся.
Морские сражения — дело небыстрое. Через две или три свечи корабль на горизонте стал лишь чуть ближе, и только к вечеру сделалось совершенно ясно, что он идет с недобрыми намерениями. Все это время шкипер-генуэзец правил к берегу, но ветер и прибрежные скалы не давали пристать.
Ночью на корабле не горело ни одного факела, все разговаривали приглушенными голосами и не опускали паруса — пытались уйти.
Но косой латинский парус на их судне, хоть и позволял идти против ветра, в случае попутного ветра был хуже обычного квадратного — а именно таким мог похвастаться их преследователь.
— Ганзейский когг, наверное, — мрачно бормотал в бороду шкипер, — эти ослиные выблядки чуть что норовят пограбить, как будто честной торговли им мало!
— При всем уважении, добрый Лоренцо, но вы бы поступили при случае точно так же, — заметил Грач.
— Да, но есть же разница! — воскликнул купец. — Мы бы не стали резать горло тем, кто остался в живых после штурма, отпустили бы на корабле. А эти чокнутые аллеманы[39] топят или сжигают все суда, которые берут на абордаж!
Риз, слушая это, поудобнее перехватил рукоять одолженного у Лоренцо короткого палаша — чтобы удобнее драться среди такелажа.
Когда рассвело, выяснилось, что им не повезло и оторваться от преследователей не удастся. Несильный ветер ровно гнал их вдоль берега, ни уйти в открытое море, ни пристать не выходило. Кроме того, Риз сомневался, что, потеряв из виду берег, их шкипер сумел бы найти дорогу назад: за всю ночь тот ни разу не взглянул на небо и не прикинул по звездам, где полночь, а где полдень. Наверное, не умел.
А еще стало ясно, что преследователи подняли на матче красную тряпку — понятный всем символ их нечестивых помыслов.[40]
Корабли медленно сближались. Когг был и массивнее, и больше, чем венецианское судно, да и двигался маневреннее.
— Это потому что у него навесной руль, — Грач опять взялся за свои лекции в оксфордской манере. — У нашего корабля нет этой полезной новинки. Генуэзские и венецианские шкиперы пока ему не слишком-то доверяют, да и обращаться с ним посложнее, чем с рулевыми веслами.
— Очень интересно, — процедил Риз сквозь зубы.
— А еще обратите внимание, как неотвратимо сходятся корабли, — продолжал бормотать Грач. — Хотя вроде бы движутся они не так уж быстро, уж точно не быстрее всадника на лошади. Все дело в законе инерции, описанном великим Аристотелем: когда тело встречает препятствие, в нем возникает сила, противодействующая этому препятствию. В данном случае препятствием выступает водная среда…[41]
— Милорд Грач, — перебил его Риз, который потерял нить рассуждений еще на словах о диковинном навесном руле, — иди-ка ты вниз, под палубу. На этом корабле нет ни лекаря, ни даже цирюльника.
Грач как-то болезненно взглянул на Риза, вздохнул… и повиновался. Риз вновь подумал, что ему очень повезло с господином и за такого не жалко перетерпеть что угодно… Ладно, что угодно кроме каменоломен. Или галер.
Им очень повезло, что на коггах не было ребят с большими английскими луками, да и вообще их лучников нельзя было назвать мастерами: хватило закрыться щитами, и то мало кто обзавелся украшением из стрел. Пользуясь тем, что Грач то ли зафрахтовал корабль, то ли вовсе им владел, Риз взял на себя руководство командой — ему не перечили.
Моряки — народ отчаянный, среди них попадаются всякие люди: и бывшие оруженосцы (порой даже рыцари), и бывшие наемники, и грабители, и купцы… в общем, корабельная команда управляться с оружием умела. Ризу понадобилось только прикрикнуть на тех, что поглупее, чтобы встали боком к борту.
Сам Риз тоже взял лук и умудрился пару раз выстрелить, даже один раз вроде попал в кого-то. Он считал себя средним стрелком — тренироваться всегда было некогда — так что, скорее, просто повезло.
Но при стычке двух кораблей мало кто рассчитывает на серьезный урон от лучников, разве что на корабле есть греческий огонь[42]. В этот раз то ли не на одном корабле не нашлось этой гадости, то ли пираты не хотели повредить товар…
«А может быть, и наш Лоренцо не хочет повредить товар, — подумал Риз с усмешкой. — Ганзейский-то когг тоже купеческий!»
С той стороны смеялись, улюлюкали и называли их мазилами на дикой смеси языков, экипаж Лоренцо не оставался в долгу.
— Ах вы, дети ишака! — орал темнокожий матрос по левую руку от Риза на арабском. — Идите сюда, я напою вас кипящей мочой!
Ризу давно не доводилось участвовать в бою — пусть не самом честном, но простом и понятном, чтобы по одну сторону свои, по другую чужие. Предвкушение уже пело в нем. Он выстрелил еще раз, но, хотя корабли и сблизились, стрела ушла в молоко. Чужая стрела, вражеская, мазнула мимо щеки и упала на палубу — на излете.
Наконец, корабли подошли так близко, что вот-вот можно стало бросать абордажные крючья. Лоренцо бросил свой первым. Тут же полетели веревки и с другого корабля; в момент суда притянуло друг к другу, то ли под действием той
