боевые истребители! А ну, где вы там, любители нарушать наши воздушные драницы?! Захотелось петь. И он запел:
Орленок, орленок, взлети выше солнца…
На земле капитан Голубев и лейтенант Коршунов в окружении курсантов группы стояли и, заслонившись от солнца кто планшеткой, кто учебником, а кто и просто рукой, пристально следили за тупоносой машиной, мчавшейся по кругу. И каждому, наверно, тоже хотелось пропеть те же слова, подбадривая качинского орленка. Коршунов, однако, своевременно отвлекся от захватившего и его зрелища, почти строго напомнил:
— Курсант Ярославский, почему медлите? Самолет вышел на прямую, снижается. Встречайте, ваша очередь.
— Отличнейше снижается, — вслух подумал нещедрый на похвалу Голубев и даже присел, ловя взглядом момент касания земли. — Есть! Точный расчет.
2
Серебристый «ястребок» генерала Туржанского — предел мечтаний каждого выпускника-качинца. Курсанты знали, что начальник школы охотно вверял свою машину лучшим из лучших, и этого своеобразного, непредусмотренного ни одним наставлением и уставом поощрения добивались многие, однако не всем оно выпадало.
А самолет-то был таким же, как и все остальные школьные И-16, только выкрашен серебристой краской, да, пожалуй, поновее и ухоженнее, чем эскадрильные работяги «ястребки».
Полеты были в разгаре, и все, кто находился в квадрате, увидели над аэродромом сверкнувший серебром истребитель.
— Начальник школы!
— Генерал в воздухе!
Инструктора в таких случаях прерывали занятия: пусть отвлекутся малость — есть на что посмотреть.
Выполнив серию сложных фигур, серебристый И-16 плавно приземлился и зарулил к предварительному старту. Дежурный по полетам, поправив на рукаве алую повязку, побежал докладывать.
Выслушав дежурного, генерал стянул с головы кожаный шлем, пристегнул его к ремню и направился в сторону притихших, словно зачарованных, курсантов.
— Внимание! — предупредил их Коршунов и стал несердито выговаривать: — Серебро ослепило? А свой самолет потеряли… Где Фрунзе?
— В своей зоне… Вон тот, выполняющий иммельман[5] — сымитировал кистью руки рисунок сложной фигуры Степан.
Туржанский подошел и, узнав из доклада инструктора, что в зоне курсант Фрунзе, стал следить за юрким самолетом, выходившим с полупетли полубочкой в нормальное положение.
«А ведь молодец — чистенько отшлифовал и полупетлю и перевороты», — отметил про себя Туржанский и, взглянув на инструктора и курсантов, безошибочно определил: переживает за своего ученика заметнее всех Коршунов, а на лицах у ребят отражается явное нетерпение: скорее б истекло время, да сел бы без помех и дал взлететь очередному.
Когда Тимур, закончив выполнение фигур, пошел на посадку, генерал неожиданно обратился к группе:
— Как оцениваете полет своего товарища?
Всего лишь секунду помедлили, переваривая внезапный вопрос, а он тут же конкретизировал обращение:
— Ваше мнение, курсант Котомкин-Сгуров?
Удивившись, что начальник школы запомнил его, Котомкин-Сгуров вытянулся и, не задумываясь, бухнул:
— Удовлетворительно… — и быстро дополнил — Весьма.
— Строгая оценка, хоть и «весьма», — сказал генерал, приглаживая ладонью потревоженные ветерком волосы на непокрытой голове.
А Тимур широким шагом спешил к группе, и генерал, сбавив голос, высказал свое мнение:
— А я бы за такой полет поставил хорошо… — И лукаво сощурился. — Весьма. Как, лейтенант?
Коршунов ткнул карандашом в свою записную книжку:
— Точно такую оценку выставил и я. Правда, без «весьма». — И смешливо наморщил губы.
Доложив о выполнении полетного задания и узнав, как оно оценено, Тимур — была не была! — откровенно признался:
— Не всегда так гладко выходит у меня, товарищ генерал. Но как увидел серебристую машину, да еще севшую возле нашей группы, не без прицела постарался.
Всю тираду он выпалил чуть ли не скороговоркой и залился краской, а все присутствующие не выдержали, рассмеялись. Смеялся и генерал:
— Так сказать, пилотаж с прицелом? Ну что ж… Вижу, уж очень вам хочется полетать на моей машине.
— Очень, товарищ генерал!
— И не только ефрейтору, — намекающе подал голос Степан.
Туржанский был в хорошем расположении духа и подмигнул Коршунову:
— Каковы, а?.. Хорошо. Работу других в воздухе посмотрю. А пока на своем истребителе разрешаю полет вашему старшине.
Тимур не верил своим ушам. Но он не ослышался. Генерал стал серьезным, спросил у дежурного по полетам о свободной зоне.
— Пока нет? Ладно, поступим так: временно уступаю мою зону. Слушайте, курсант Фрунзе, задание: можете выполнять все фигуры, какие умеете, я вас ограничиваю только временем и высотой.
— Слушаюсь!
— Время — пятнадцать минут, минимальная высота — тысяча метров на выходе из фигур. Займете зону над центром аэродрома.
Тимур с подъемом повторил задание. Туржанский проводил его к самолету, дал ряд советов и объяснил некоторые особенности своей машины.
— Все ясно, товарищ генерал.
Туржанский ободряюще кивнул и отмахнул рукой, как флажком: «На взлет!»
Серебристый И-16 взмыл уверенно, точно лег на курс и пошел по кругу над аэродромом. Курсанты, окружив своего инструктора плотным кольцом, затаили дыхание. Даже самолюбивый Котомкин-Сгуров напряженно вытянул шею и впился острыми глазами в набиравший скорость генеральский самолет, завистливо думал: «Везет же нашему ефрейтору… Колоссально везет!.. А может, не везет… может, он такой и есть? Ты просто завидуешь ему?»
А в вышине торжествовало мастерство. Перевалив за тысячу метров, Тимур четко выписал петлю, пошел на вторую, но то уже был иммельман, затем сделал крутую горку и бочки. Серия фигур была исполнена без пауз, как единая, давно задуманная и отработанная композиция.
Туржанский стоял на том же месте, откуда проводил Тимура в воздух. Ветерок шевелил его волосы, нарушив высокий пробор. Взглянув на часы, отметил: десять минут истекло, пошла одиннадцатая.
Серебристый истребитель, как бы зацепившись за что-то невидимое, свалился на крыло и начал штопорить… Один виток, другой, третий… И сразу же последовал уверенный выход из штопора с фигурным планированием — восьмерками. На высоте триста метров было выпущено шасси.
Истребитель, пройдя для контроля над стартом, точно на пятнадцатой минуте коснулся земли у посадочного знака.
Туржанский свободно вздохнул, провел ладонью по высокому лбу: «В прошлом году засвидетельствовал рождение Фрунзе-летчика, сегодня же вижу второе его крылатое рождение — родился летчик-истребитель». И сказал:
— Из этого орленка будет толк.
К предварительному старту подкатила эмка, из нее выскочил шофер и, протянув генеральскую фуражку, что-то взволнованно сказал. Слов шофера не услышали, но все, кто стоял поблизости, увидели: генерал побледнел. Нахлобучив фуражку и низко натянув козырек, он побежал к автомобилю:
— Гони на площадку приземления!
Тревожная весть мгновенно облетела школу: на тренировочных парашютных прыжках — несчастный случай. Облегченно вздохнули только тогда, когда узнали, что курсант остался жив и срочно доставлен в севастопольский госпиталь.
ЧП погасило праздничное настроение Тимура, и он до конца дня был задумчив, неразговорчив. Зато не умолкал Олег Баранцевич. Он выяснил обстоятельства несчастного случая.
— Помните того ретивого паренька,
