как последнее «чмо» с раскисшими губами и несвязной речью. Кто ж предупредил бы Жевлади, что Мельник даже в пьянке ума не терял. Не терял, но скрывал это тщательно — интуитивно.
Макогонов натуральным образом прогнал из разведки Мельника. Но Макогонов руководствовался одним правилом — пьет солдат, значит, сломался. А если сломался, то пусть займется починкой души и тела. Иначе в критической ситуации дрогнет рука у солдата, выдержки не хватит — алкоголь размягчает мозг и сознание. И погибнут люди — его, Макогонова, люди, за которых он в ответе.
В кафе у Малики и попытался Жевлади завербовать Мельника. Мельник сказал, подумаю. Но Жевлади не мог предположить, что Мельник, в миг протрезвевший после вербовки, придет к командиру и сразу же выложит ему весь расклад. Скажет командир: «Ну что, мудила, допился! Что теперь делать? Кто тебе поверит? Ну ладно, я поверю, а если выйдут на тебя смежники из “конторы”. Даже я не смогу тебя вытащить. Им будет проще отработать тебя и ликвидировать. Поди докажи, что ты не играешь на две стороны». Призадумался Мельник — что делать, командир? Вот тогда Макогонов со Штурманом и придумали схему. Тем же вечером Мельник стрельнул в командира, случилось это на плацу при всех. Так и нужно было, чтобы свидетелей оказалось много, чтобы поверили. Мельник стрельнул дурной очередью, свистнули пули. Тимоха и Паша Аликбаров были в курсе. Они Мельника скрутили, но не били сильно — так, бока намяли. Сунули Мельника в камеру. В тот день, когда вели Мельника по плацу с посиневшим лицом, думал Вова, что Тимоха тормоз и осел. Потому что с дурьей своей силы двинул ему в глаз и ухо. А ведь договаривались, что «подкрасят» его для виду только. Брел тогда Мельник по плацу, и звенело у него в голове. Тимоха извинялся потом. Простил Мельник Тимоху. Пока сидел Мельник в камере, выводили его — подкармливали. Но прятали от лишних глаз.
Савва чуть все дело не испортил. Он же не в курсе был последних событий. Во взводе поговорили и решили, что Мельник тронулся умом. Посожалели. Но Савва все не мог поверить, что так просто друг его «свалился с катушек». Он драться и полез с Пашей Аликбаровым. Савву связали и засунули в баню. Пришлось Паше долго объяснять Савве, что с Мельником ничего плохого не случится, что он лечится от пьянки и что командир замутил какие-то дела. Но какие, никто не знает. Но если Савва начнет рыпаться — спасать кореша, будет Мельнику только хуже. Савва успокоился — его развязали. Но громадина Паша так и ходил за строптивым калмыком, дышал тому в ухо, чтоб по наивности степной не наворотил Савва глупых дел.
И никто больше в комендатуре не знал, что Мельник главная фигура в этой такой не похожей на правду шпионской игре.
И закрутилось.
В голове же Макогонова картина выстроилась ясная еще тогда, когда отъезжали они с мародером Ленькой Маркманом от Северного госпиталя. Подполковник толкал пешки вперед и терпеливо ждал, когда двинуть конем на главную фигуру. Понял Макогонов, что у Малики в кафе завязывались темные дела. Бедняга Карамзин такси заказывал у Малики. Мельника тоже вербовали у Малики. Может, и взяли бы Малику, но она так неожиданно вовремя пропала. Вор-законник Ибрагим божился, что племянница его Малика ни при чем. Макогонов не поверил ему, подготовил группу, чтобы ехать в село брать чертову торговку. Но Мельник… Вот сукин сын! Мельник предложил себя, чтобы сыграть на его мельниковой крапленой карте. «Перебор может быть», — предупредил Макогонов. Но Мельник сказал, что в шахматах он, конечно, не силен, хотя и имеет краповый берет, но «очко» со «сварой» не перепутает, и считает, что при данном раскладе перебор лучше недобора.
Рванули фугас у рынка.
Мельник для закладки фугаса выдал Казаку-Жевлади часовой механизм, собранный самим Славкой Норгеймером. Тогда у воронки и растерзанного осколками автобуса Норгеймер и высказал свои подозрения начальнику разведки. Макогонов отвел Славу в сторону. Употребив весь запас уставных и ненормативных словосочетаний, дал понять Норгеймеру, чтобы молчал тот как засушенная вобла. Норгеймер оказался мужиком понятливым, не ошибся в нем Макогонов.
Солдата было жалко — того, что валялся в луже крови с перерезанным горлом…
Штурман тогда почти прекратил операцию, почти на принцип пошел — закрывайте, товарищ подполковник, лавочку! Но Макогонов оказался твердым.
Жевлади налили сто граммов «за сбитый». Тот фугас Мельник сам закладывал, потом Макогонову точно указал место, сказал, что взрыватель он всунул «не кондицию», и взрыва по-любому не будет. Когда же пошел расклад про сумку, связника и бортированное колесо на Трех Дураках, Штурман плюнул на все уставные приличия. Подписавшись под всем предстоящим «беспределом», Штурман вместе с Макогоновым выстраивал диспозицию. Снайпер с крыши был его, Штурмана фебс с «конторы». По «Бронтозавру» и крепкому парню Валере Тополеву стрелял сам Макогонов, перед этим внимательно проверив магазин, чтобы не попалось в нем бронебойных патронов.
Такова была экспозиция дня.
И если тогда была среда, то какой день наступил утром теперь, когда хищная птица сгинула в темных облаках над Грозным? Имеет ли значение считать эти дни, имеет ли значение считать недели? А годы? И сколько лет засчитывать за один? И сколько стоит орден за мужество? Каждый из участников этой драмы сам выставлял кресты на своем календаре. Цена же победы была обратно пропорциональна цене поражения. Считай, Мельник, сколько ты теперь стоишь, во сколько оценивают тебя. Не забудь, Мельник, налог заплатить. Ставка же по кредиту, выданному тебе, так высока, сколь высоко ценишь ты, Мельник, свои и чужие жизни. Ошибись — и проиграешь ты, Мельник. И в дни, когда сосчитаешь ты цифры, — когда дни и недели, и года даже затеряются в твоем прошлом, — тогда ты и узнаешь цену натуральную.
Остались еще детали.
Макогонов будто опытный фотограф умел замечать и творчески использовать детали.
Итак, события не заставляли себя ждать.
Прибежал в разведку Штейн.
— Николаич, там на капэ Малика.
Макогонов ждал вестей от Штурмана. Тот допрашивал Жевлади, и результаты допроса имели важность особую — времени почти не оставалось. Информация уходила. Операцию нужно было завершать в кратчайшие сроки.
— Операцию нужно завершить в кратчайшие сроки, — сказал Макогонов.
— Николаич, она просит помочь.
— Ее брать надо и трясти.
— То старшая Малика, сестра Ибрагима.
Усков с Тимохой заглянули в кабинет командира. Макогонов махнул — обождите.
— Короче?
Штейн, сбиваясь, перескакивая с начала в конец и обратно, сообщил, что пришла старшая Малика и сказала, что дочь ее забрали из села и увезли. Она кричала, но ее не
