которые нам передала Нина, и продолжал упорно утверждать, что «свои» рубашки он купил на вокзале у Березова.
Собственно говоря, мы и не надеялись, что он так просто изменит показания, но хотели предоставить ему еще одну возможность для чистосердечного признания. Однако Кудаков этим шансом не воспользовался, и тогда следователь устроил ему очную ставку с Березовым.
Березов искренне раскаивался в совершенном им поступке, и его показаниям можно было верить.
Кудаков внимательно выслушал Березова, ни разу не перебив его, а затем очень спокойно заявил, что от прежних своих показаний он не отказывается.
— Я не знаю, почему этот человек теперь не узнаёт меня, — нахально сказал Кудаков следователю. — Может быть, ему это невыгодно. Впрочем, я попрошу вас запротоколировать: я опознал предъявленного мне человека, но ручаться, что это был именно он, конечно, не могу. Вот сейчас, после его слов, я внимательно рассмотрел его. Может быть, это был и другой, но, во всяком случае, очень на него похожий. Я бы, пожалуй, не сомневался, что это все-таки один и тот же человек, но ведь он это отрицает...
Кудаков сам запутался в своих словесных излияниях и запутал нас. Но одно нам было предельно ясно — в данный момент мы не располагаем убедительными доказательствами его вины, и до тех пор, пока они у нас не появятся, рассчитывать на добровольное и чистосердечное признание Кудакова не приходится.
Из рубашек, которые Кудаков сдал в комиссионные магазины, три еще не были проданы. На них-то мы и возлагали основные надежды.
Мы со Светличным побывали у директора фабрики «Красная заря».
Светличный показал ему рубашки и сказал:
— Мы знаем о них только то, что они изготовлены на вашем предприятии. Вы бы очень помогли нам, если бы сообщили время их изготовления, базу, на которую они были отправлены с фабрики, магазин, где они были проданы. Мы, конечно, понимаем, что кроме ярлыков эти рубашки не имеют никаких индивидуально-определенных признаков, которые помогли бы вам ответить на наши вопросы. Но, поверьте, нам все это очень важно.
Директор дал команду начальнику отдела сбыта, тот еще кому-то, и через двадцать минут мы получили удивительное сообщение — рубашки, предъявленные нами, в продажу с фабрики не поступали.
— Значит, у вас должна быть недостача? Ведь не мы же изготовили эти рубашки? — спросил я директора.
— Ничего не понимаю. Три дня назад у нас проводилась инвентаризация, которая не обнаружила ни излишков, ни недостачи. Кроме того, если бы какое-нибудь хищение имело место на фабрике, наша охрана что-нибудь да заметила бы.
Начальник отдела сбыта, которого все это касалось больше других, долго обсуждал с директором, каким образом рубашки могли попасть в милицию, а потом сказал:
— Может быть, они ушли с фабрики в обмен на возвращенный брак?!
В двух словах Светличный обрисовал им ситуацию. Услышав фамилию Кудакова, начальник отдела сбыта стал что-то вспоминать, потом вызвал своего заместителя. Заместителю фамилия Кудакова тоже показалась знакомой. Пошептавшись с начальником отдела, он ушел, но вскоре вернулся с папкой, на обложке которой было написано крупными буквами: «Рекламации».
Нужно отдать должное сотрудникам и руководству фабрики: рекламаций у них было мало. Так, например, за последние полгода на фабрику было возвращено всего 35 рубашек. Из них семнадцать Семеновым и Васильевым из Мурманска и три — Кудаковым.
— Мы были очень удивлены, — сказал начальник отдела сбыта, — что такое количество рубашек попало, по существу, в одни руки, ну, всего к трем покупателям, — поправился он. — Тем более, бракованные рубашки. Но так как эти рубашки были все же наши и на их ярлыках стоял штамп фабричного ОТК, а экспертиза дала категорическое заключение, что они действительно бракованные, мы обязаны были заменить их качественными изделиями.
— Я еще тогда вызывал начальника ОТК, — сказал директор, — и сделал ему выговор за то, что его контролеры плохо работают. Он не сумел мне дать никакого более или менее вразумительного объяснения.
— А эти люди, которым вы обменивали рубашки, — спросил его Светличный, — что-нибудь сообщили о себе?
— Кудаков — ничего, кроме того, что попросил прислать ему другие рубашки, а Семенов и Васильев написали, что они — курсанты училища мотористов, скоро уходят в море. Будучи проездом в нашем городе, они купили для своей группы семнадцать рубашек, и все оказались бракованными.
После того как от курсантов Семенова и Васильева мы узнали, что семнадцать обмененных ими рубашек тоже принадлежали Кудакову и что всю эту операцию по обмену он уговорил их сделать за литр водки, мы представили себе в общих чертах всю картину преступления. Нам не хватало только нескольких деталей, но о них рассказал уже сам Кудаков. На этот раз он вынужден был во всем признаться.
Кудаков воровал рубашки из брака, не предназначенные для продажи. Делал он это с помощью своего закадычного приятеля — рабочего фабрики. Если бы они воровали рубашки со склада готовой продукции, охрана бы это рано или поздно заметила. Но брак так тщательно не учитывался.
Изготовить же фальшивый штамп ОТК для такого ловкого преступника, каким был Кудаков, было не слишком сложно. Обмен бракованных изделий на рубашки, действительно прошедшие через ОТК, и последующая их продажа казались ему делом верным и безопасным.
В какой-то мере его погубила собственная болтливость. Однажды он сказал Баринову, что универмаг плохо охраняется.
Если бы Баринов и Березов не совершили кражу в универмаге, может быть, и Кудаков не скоро бы еще был обнаружен. Но в том, что рано или поздно он все-таки попал бы к нам в руки, сомнения быть не может, ибо такова неизбежная участь всех преступников.
Подворотня
1
— Ты у нас самый молодой, — сказал мне заместитель начальника отдела майор Кунгурцев, — вот и пойдешь к мальчишкам.
Только этого не хватало! За несколько лет работы в милиции я уже был и ассистентом хирурга, и поваром, и даже артистом. Я мечтал о настоящем деле, но мне не везло: за два года я не участвовал ни в одном раскрытии мало-мальски серьезного преступления.
— Запомните, — часто говорил нам Петр Иванович Кунгурцев, — милиционер не имеет права мечтать о преступлениях, так же как пожарный о пожарах, а врач о больных.
Он был, конечно, прав. И все же кражи, убийства, насилия случались еще и в нашем районе.
Я мечтал о
