Свою посильную лепту в общее веселье внесли и комендоры носовой башни «Идзумо». Пара столбов от взрывов снарядов первого, пристрелочного залпа по «Авроре» встала гораздо ближе к маленькому авизо, чем к русскому крейсеру. На что Фукуи отреагировал предельно вежливо, просто попросив сигнальщиков отсемафорить на «адмирала» просьбу стрелять по противнику. После того, как его корабль во второй раз за эту войну, превратил в развалину убегающий от его начальника русский крейсер, ему было не до чинопочитания.
Но за любое веселье рано или поздно приходится платить. Сейчас настал час оплачивать счета для «Авроры». Несмотря на то, что из тройки «сестер богинь» она была самой молодой, быстроходной и удачно построенной, от «Идзумо» она уйти не могла. Хотя на деле паспортное превосходство в три узла «Идзумо» и оказалось завышено почти в два раза, для догона хватило и этого. Спустя примерно час после столь удачного прохода через кучу спасающихся бегством транспортов восьмидюймовые снаряды стали достигать «Аврору». Еще через полчаса противники сблизились до расстояния действия орудий калибра 6 дюймов. «Аврора» получила первое попадание и, немного изменив курс, ввела в действие орудия левого борта.
Еще час спустя от чистенькой, новенькой «Авроры» почти ничего не осталось. Менее месяца назад «Аврора» была перекрашена из светлой средиземноморской окраски в стандартный для кораблей ВОКа шаровый цвет. Сейчас крейсер постепенно, по мере выгорания краски в местах пожаров, менял цвет на пепельно-серый… Из пяти орудий левого борта могли вести огонь два. На месте кормового орудия осталась только огромная дыра в палубном настиле — японский восьмидюймовый снаряд попал в беседку с зарядами. Но это нисколько не обескуражило Засухина. Крейсер еще был на ходу, множественные попадания на удивление пока никак не повлияли на скорость и управляемость. И пока «Аврора» еще могла наносить противнику урон, об открытии кингстонов думать было преждевременно. Самолично переложив руль право на борт, с мостика на подмену прислуги орудий левого борта уже были отправлены все рулевые и сигнальщики, кроме одного легкораненого, Засухин ввел в действие орудия правого борта. От дальномера Барра и Струда, снятого с «Рюрика» и всего три недели назад установленного на крыше штурманской рубки, остались только обломки. Но и «Идзумо» уже приблизился на 25 кабельтов. Пользуясь этим, на левом крыле мостика кто-то из офицеров-артиллеристов азартно крутил верньеры микрометра, поминутно выкрикивая дистанцию до цели. От организованной наводки и единого управления огнем остались одни воспоминания, каждое орудие теперь вело собственную войну, но и такая стрельба иногда давала свои плоды. От очередного попадания вздрогнула носовая башня японского броненосного крейсера. С ее потолка посыпалась стеклянная крошка от разбитых лампочек и оптических приборов управления стрельбой. Снаряды носовой башни стали ложиться неприемлемо далеко от цели, и спустя десять минут изменить курс и стать бортом к «Авроре» пришлось и командиру «Идзумо». За упрямого русского принялись артиллеристы кормовой башни и казематных шестидюймовок. Но все это было для «Авроры» всего лишь отсрочкой неминуемой гибели.
После очередного взрыва на борту из машинного прибежал посыльный кочегар с известием о медленном затоплении средней кочегарки и что «минуты через три придется заливать топки в ее котлах, а то рванет». Снижение скорости до 16 узлов, вызванное через четверть часа падением давления пара, позволило японцам подойти на 20 кабельтовых, и время жизни «Авроры» теперь измерялось уже не часами, а минутами.
— Кто-нибудь, найдите мне минных офицеров или хоть кого, кто вообще уцелел из минеров! Через десять минут мне нужен рапорт о боеспособности минных аппаратов! — проорал из прорези рубки, испещренной множеством попавших осколков, Засухин. — И на баке, пошлите посыльного в лазарет, пусть скажет докторам, чтобы готовились к спасению раненых.
— А ты, братец, — обратился командир к ожидавшему ответа кочегару, настолько жадно глотавшему свежий воздух, что Анатолий Николаевич невольно подумал: «Воистину перед смертью не надышишься», — скажи своим, чтобы, как зальют топки, шли в лазарет и помогали, как пойдем на дно, вытаскивать раненых наверх. Самим им не выкарабкаться.
Сам он, перекрестившись, набрал полную грудь воздуха и попытался оповестить команду, по крайней мере ту ее часть, что могла его слышать, о своем решении:
— Братцы! Товарищи мои! Вы до конца выполнили свой долг! Нам осталось только показать макакам, как гибнут русские моряки! Как только мне доложат, какие минные аппараты у нас еще боеспособны, я пойду на японца. Если он сдуру не отвернет — мы попробуем подорвать его минами. Если у него хватит мозгов и он начнет отходить…
— Япошки отворачивают, — раздался удивленный голос последнего оставшегося на мостике сигнальщика, держащего бинокль левой рукой. Его правая рука, перебитая осколком полчаса назад и перетянутая веревкой для остановки кровотечения, безжизненно висела вдоль тела.
— Куда отворачивают, становятся к нам другим боком? Неужто мы им настолько повыбили артиллерию левого борта? — удивился Засухин.
— Никак нет, вообще отворачивают, уже кормой к нам стали… — ответил сам ничего не понимающий матрос.
Пришлось Засухину, намертво закрепив руль, выйти из рубки на мостик и самому всмотреться в далекий оливково-серый силуэт. Под ликующие крики уцелевших комендоров он оторопело наблюдал, как развернувшийся японец уходит на восток. Спустя примерно час и еще одно попадание восьмидюймового снаряда, разнесшее кормовую трубу «Авроры», «Идзумо» исчез за начинающим темнеть горизонтом. Счастливое избавление было настолько непонятно офицерам «Авроры», что с четверть часа на ней не предпринимали вообще ничего. А еще спустя сорок минут небо на востоке озарилось парой далеких, но очень мощных взрывов. Все моряки на верхней палубе «Авроры», занятые растаскиванием обгорелых завалов и спешным ремонтом не до конца угробленных орудий, как по команде уставились на восток. Что могло рвануть так, чтобы вспышка осветила полнеба, было совершенно не понятно. Тем более необъяснимы были два взрыва.
— Наверное, на «Идзумо» нашим шальным снарядом взорвало погреба! — радостно предположил молодой мичман-артиллерист.
— Ну да, — остудил чрезмерные восторги подчиненных Засухин, — полтора часа летел снарядик. Воистину — шальной. Ну и даже если второй взрыв через пять минут после первого, это в честь чего? Второй шальной заблудившийся затяжной взрыв?
— Но тогда что это было? — задумчиво пробормотал штурман, пытающийся сообразить, как ему сподручнее определить место «Авроры» в океане, если секстант во время боя немного погнуло…
— Боюсь, этого мы никогда не узнаем. Лучше скажите мне, каким курсом нам лучше идти во Владивосток и как его взять, если все компаса у нас поразбивало?
— Идем норд-ост двадцать, а определяться пока придется по Полярной звезде, благо облаков нет. Может, к утру сооружу какое-нибудь подобие компаса, из магнита в чашке с водой. Помните, в корпусе была курсовая работа? А пока — только по звездам, аки Магеллан с Колумбом.
До Владивостока раненая «Аврора» добиралась три дня. «Лена» подошла туда днем позже, и только из возбужденного рассказа слегка пришибленного Рейна Засухин узнал причину столь странного бегства «Идзумо» с поля выигранного японцами боя.
