ему нужно, так это его собака, которой он предан по-собачьи. Он вовсе не человеконенавистник, просто не ищет другого общества и не нуждается в нём. Со всеми он на дружеской ноге, но никому не навязывается — он не нуждается в человеческой дружбе. Если мне знаком человек, у которого есть всё, чего он желает в жизни, то это Бак.
— С братом у него нормальные отношения? Мне кажется, что Рэнди с ним дружен: когда я сказал, что нашёл на дороге тело, Рэнди на минуту обеспокоился, не Бак ли это, поскольку там его дом рядом.
— Да, братья дружны. Хотя Бак, мне кажется, и без брата будет счастлив. Когда Рэнди некоторое время сидел в тюрьме, Бак по нему не убивался.
Тут миссис Бемисс со значением наклонилась ко мне.
— Да, Эд, подобные ему люди счастливы. Мы полагаем сами себя людьми мыслящими, но только потому, видите ли, что у нас потребности высоки. Временами нам удаётся их удовлетворить, а временами — нет. Но если бы у нас не было никаких нужд, вот тогда мы были бы довольны.
— Думаю, что понимаю вашу мысль.
— Ты сам-то доволен, Эд Хантер?
— Так что… нет.
— На этом «так что» тебе даже не стоило пробуксовывать; сам это знаешь. Мы чересчур высокоразвитые и довольствоваться тем, что имеем, не в состоянии. Вот такие-то, вроде тебя, и способны спятить, не то что Бак и ему подобные.
— И люди вроде вас, — добавил я.
— Я уже спятившая. Всякий, кто покупает многотиражку маленького городка, — спятил. Это значит, что спятила я уже ох как давно.
— Но вам это по вкусу.
— Временами. Но вернёмся убийству. Если правда, что совершивший его был ненормальным, то Бака мы можем смело исключить. Но тогда, значит, у нас остаются двое под подозрением, оба из того околотка. Вот почему я и говорю, что твоя работа на Жюстину вовсе даже не помешает твоей работе на «Тремонтовского представителя».
— Моя работа на «Представителя»? И какова же оплата?
— Оплата будет в отбивных. И не забудь, что я велела тебе раскрыть это убийство завтра к вечеру, иначе от него будет мало проку. В субботу утром нас выбросят на улицу.
Я хмыкнул.
— А что, все городские многотиражки выдают зарплату в отбивных?
— Только хорошие, как моя. Плохие издатели — сачки; зарплату их газеты выдают сачками для ловли бабочек. Завтра «Представитель» превратится в плохую газету.
Я попытался вообразить, как это произойдёт, но не смог.
— Переведите мне.
— Мне бы хотелось, чтобы завтра мы вновь поужинали вдвоём, поскольку сегодня ты слишком спешишь. Но пятница — день сдачи номера в печать, я ужинаю в городе — у Чарли, где мы пили мартини. Там у них отличные щуки; обычно Чарли самолично их ловит, и они тают во рту. Так как насчёт щуки со мной завтра на ужин?
— Дам знать к обеду, — ответил я. — Пойдёт? Откуда я знаю — не придётся ли заняться чем-то ещё; так же не исключено, что в тот час я уже буду на пути в Чикаго.
— Лучше бы это случилось после того, как ты раскроешь для меня убийство. Ну, хорошо; дай мне знать к шести, чтобы я смогла позвонить Чарли и заказать одну щуку либо две.
— Если я не раскрою для вас убийства, то щуки за мной. В качестве отступного.
— Ладно, только перестань ежесекундно посматривать на часы. Сейчас всего лишь восемь двадцать, а дорога до Эмори у тебя займёт четверть часа по сельской местности. Сообразишь ещё по стакану?
Я отправился на кухню и сообразил; себе на этот раз — послабее, поскольку хотел поговорить с Эмори трезвым. Это дело, и лишь оно одно, меня не на шутку тревожило; я уже два дня как был отправлен с заданием, а не предпринял ещё и самого первого шага.
Принеся выпивку в гостиную и подав миссис Бемисс её стакан, я перешёл к делу.
— Пару минут назад, — сказал я, — когда вы заверили меня, что Бак Барнетт — не оборотень, вы сказали, что с уверенностью можно указать на ещё двух обитателей округи. Вы имели в виду Рэнди Барнетта и Стивена Эмори, я так полагаю. Верно?
— Верно. Не то что бы у меня был малейший резон подозревать кого бы то ни было из них в безумии, но они чувствительные, сложные натуры — мы уже говорили о таких, — из тех, что вполне способны сойти с ума, и порой сходят-таки.
— Кто же из них, по-вашему?
— Эмори, несомненно, натура более тонкая. А потому и более сложная. Не гений, скорее всего, но налёт гениальности на нём есть. А гении сродни ненормальным. С этих позиций он для меня предпочтительнее. Но я не думаю, что это он.
— Почему?
— Потому что Рэнди также непрост. Что он и Бак — сыновья одних и тех же родителей, пусть даже с разницей в пять лет, — это у меня вообще в голове не укладывается. Рэнди мозговит, но при всех способностях его хватает лишь на то, чтобы работать на Эмори. Может быть, у него комплекс неполноценности. У тебя, Эд, есть комплекс неполноценности?
— Вы, Каролина, напились, — ответил я. — Не будем сбиваться с темы и оставим меня в стороне. Что заставляет вас думать, будто у Рэнди Барнетта комплекс неполноценности?
— Тот факт, что он украл у Эмори деньги. Тогда Эмори посадил его за это в тюрьму, а затем передумал и с ног сбился, вытаскивая его назад, чтобы снова принять на работу — просто потому, что смягчился сердцем. Это и против Эмори кое-что говорит.
— Смягчиться сердцем — всё же лучше, чем задубеть сосудами, — ответил я. — Каким образом это говорит против Эмори?
— Я не говорю, что против него как личности. Я имела в виду, что такой поворот в мыслях не указывает на умственную стабильность. А ведь мы ищем кого-то, кто психически нестабилен. А потому способен перейти черту, отделяющую от ликантропии.
— Так вы думаете, Эмори способен?
— Нет, не думаю. Не думаю, что и Рэнди Барнетт способен, но всё же некая нестабильность тут должна присутствовать; вынудило же его что-то решиться на кражу денег.
— А может, Эмори убедился, что зря взвалил на Рэнди вину за пропажу? Может, имела место отмена приговора?
— Нет, ведь Рэнди признался в содеянном. Даже и погодя не стал себя выгораживать. Сперва он заявил, что Эмори украл и запатентовал его собственную идею, но затем отказался от этого заявления и просто подтвердил, что умышленно взял деньги и не желает оправдываться.
Я отставил пустой
