о морали»9. Танцовщица рассказывает, что была так возмущена этим лицемерием, что сняла зал филармонии, где прочитала лекцию о танце как о свободном искусстве, а также о праве женщин заводить детей как в браке, так и вне его. Эта дискуссия была предтечей современного движения за равноправие женщин10.
Если такой эпизод имел место, то, похоже, это было в марте, потому что в это время молодая калифорнийка, всегда достаточно спокойная, стала проявлять признаки раздражительности. 25 марта 1905 года «Уолд» написала, что Айседора была оштрафована на 30 долларов за оскорбление судебного пристава11. «Судебный пристав пришел к мисс Дункан, чтобы вручить ей какие-то документы, а она, узнав, кто он такой, сначала заставила его долго ждать, потом обозвала наглецом и приказала немедленно покинуть ее дом». В суде она объяснила свои действия тем, что была «…очень нервной и истеричной из-за переутомления». Возможно, следует ради справедливости добавить, что появление судебного пристава всколыхнуло в ней неприятные воспоминания о бесконечных выселениях, которые сопровождали ее в детстве.
17 апреля в Берлин приехал Геккель, и Айседоре посчастливилось взять Крэга на лекцию своего друга и учителя.
22 апреля Крэг начал работу над своей первой книгой, небольшим, но революционным по духу эссе под названием «Искусство театра». Он был так захвачен этой работой, что закончил ее за семь дней. Такая скорость была вполне объяснима его полной погруженностью в свою работу, чем он был так похож на Айседору.
Но эта схожесть, однако, не предполагала полную совместимость. Как однажды написала Айседора: «В моей жизни были только две движущие силы — Любовь и Искусство — и часто Любовь уничтожала Искусство, а часто властный зов Искусства трагическим образом обрывал Любовь. Потому что они не могут существовать иначе как в постоянной борьбе»12. Любовь и искусство требуют гораздо больше эмоциональных и физических затрат, чем другие занятия, а Крэг и Айседора были беззаветными художниками. Более того, Айседора была вынуждена все время давать концерты и ездить на гастроли, чтобы содержать школу и свою мать и, время от времени, братьев и сестру. Она так долго была основным добытчиком «клана Дунканов», что и теперь ни разу не смогла отказать им в помощи.
Теперь она помогала еще и Гордону Крэгу. Они объединились с ним в фирму, которую назвали «Юнайтед арс менеджмент», и в качестве менеджера пригласили весьма сомнительную личность, некого Мориса Магнуса13. Затем Крэг и Дункан открыли общий счет в Национальном банке Германии. Однако единственным вкладчиком была Айседора. Крэг написал своему другу Мартину Шоу: «Я не зарабатываю ни пенни, но живу как король». А потом из Москвы он написал ему же: «Как ты, видимо, догадался, я не плачу за гостиницу и у меня нет ни гроша за душой, но будь я проклят, если буду голодать или стоять на паперти».
Тем временем в нескольких немецких городах14 прошли выставки его картин. Айседора, в свою очередь, гастролировала по Германии.
Ее частые отлучки вносили напряжение в их отношения. Они оба соглашались с тем, что Крэг был человеком настроения: «…он всегда был либо в сильном возбуждении, либо, напротив, все представлялось ему в мрачном свете»15. Или, как он сам описывал себя: «Лицо улыбающееся или спокойное — а руки, полные страшного нетерпения»16.
Они безмерно ценили работу друг друга, и, когда Крэг закончил свою книгу «Искусство театра», он тут же прочел ее Айседоре. Она была восхищена ею, сделала несколько замечаний17, а потом написала статью о нем в немецком журнале.
«Искусство театра» было явлением столь же революционным для театра, как и «Танец будущего» для хореографии, и, подобно последнему, книга Крэга была скорее манифестом, чем эссе.
Крэг ратовал за единство стиля и настроения в костюмах, сценографии, игре актеров и освещении. (Например, он считал, что нужно убрать огни рампы, так как они бесполезны.) Режиссер-постановщик является самым главным: он соединяет в себе различные элементы спектакля. «Он… читает пьесу, и во время первой же читки перед ним ясно предстают внутренние отношения, общий тон, движения и ритмы». Слова в пьесе только часть театрального целого, и они не более важны, чем остальные его составные. Пьеса «…несовершенна, когда напечатана на бумаге или читается вслух… несовершенна везде, кроме театральных подмостков». В этом смысле пьесы Шекспира являются исключением — «…они только сильно теряют при постановке в театре…», Гамлет был завершен, когда Шекспир написал последнее слово, и, пытаясь дополнить его жестами, мизансценами, костюмами или танцами, лишь намекаешь, что пьеса несовершенна и нуждается в этих дополнениях.
Цель этих реформ — сделать театр «местом, где раскрывается подлинная красота жизни, не только внешняя, но и внутренняя, истинный ее смысл. Он должен быть не только местом, где показывается лишь некая цепь событий, а местом, воплощающим мир во всем его многообразии и духовности… Театр Будущего станет Храмом Жизни — Храмом Красоты, предназначенным для людей».
Он добавляет: «Искусство театра родилось из действия — движения — танца… отцом драматурга был танцовщик».
Айседора, по-видимому, была потрясена совпадением некоторых его идей с ее собственными, особенно мысли о духовности театра, ведь разве она не писала: «Искусство, не основанное на вере, — не искусство, а товар»18?
Хотя современный театр во многом не разделяет утверждений Крэга о настоящей «театральной пьесе» (которая «несовершенна вне рамок театра»), он принял его другие идеи по части костюмов, постановки и освещения. Сегодня в мире нет такого режиссера или художника по свету, разве только в Азии или Африке, который в той или иной степени не испытал на себе влияния Гордона Крэга19.
20 июля в здании оперного театра «Кролл» в Берлине состоялось первое выступление Айседоры с ученицами ее школы20. Крэг присутствовал на нем и впоследствии писал:
«Я видел это первое выступление на утреннике… после исполнения своего танца она позвала маленьких учениц на сцену, чтобы они продемонстрировали публике свои прыжки и пробежки. Они так и сделали, и вместе с ней их маленькая труппа была необыкновенно мила… Мы все прослезились от умиления, а потом смеялись от души.
Видеть такую трогательную картинку, как она пестует свой маленький выводок, собирает их вместе и особенно заботится об одной, самой крохотной, четырехлетней Эрике, не доводилось никому из нас ни до, ни после»21.
Непосредственный характер этих детских танцев был позднее отмечен одним из журналистов:
«По большей части все полагающиеся компоненты танца соблюдались с величайшим старанием и аккуратностью… но тем не менее время от времени строгость исполнения несколько утрачивалась, и
