Маранж пожал плечами. Слишком поздно: самец-горилла шел в атаку. Борьба была короткая, но дикая и страшная. Черные руки давили желтую шею хищника, в то время как последний, вытянув морду, рвал зубами грудь гориллы.
Чудовищные звери раскачивались из стороны в сторону, слышалось их прерывистое дыхание, хрип, хруст мускулов. Когти хищника вырывали клочья мяса из брюха гориллы; горилла, не выпуская добычу, всаживала зубы в шею льва, возле шейной артерии.
– Великолепно! – воскликнул Гютри.
– Ужасно! – вздохнула молодая девушка.
Загипнотизированные зрелищем, увлекаемые той же страстью, какая владела римлянами в цирке, Гертон, Филипп, Сидней и сэр Джордж Фарнгем, не отрываясь, смотрели на широкие кровавые раны и прыжки колоссов. Звери тоже оставались зрителями: три льва и четыре самки-гориллы, из которых одна прижимала к груди раненого детеныша.
Лев задыхался. Зубы его разжались, и пасть широко раскрылась, когтистая лапа била наугад. Из прокушенной гориллой артерии текла на траву красная струя.
В последний раз когти впились в брюхо гориллы; вслед за тем тела зверей рухнули на землю, черные руки выпустили окровавленную глотку, оба колосса были недвижимы.
Охваченный яростью и страхом, Сидней Гютри выхватил горящую ветвь и бросил ее в направлении львов. Негры завыли. Смутный страх охватил душу хищников, потрясенных гибелью вожака, они побежали с прогалины и исчезли в глубине леса.
Удивленный сам тем, что он сделал, Гютри разразился смехом. Прочие оставались серьезными. Им казалось, что они только что были свидетелями борьбы не двух зверей, а льва с человеком. И как эхо того, что шевелилось в глубине сознания, прозвучали слова Гертона:
– Почему бы нашим предкам не иметь силы этого человекоподобного?
В это время молодая девушка воскликнула:
– Горилла как будто шевелится…
– Посмотрим? – сказал сэр Джордж Фарнгем. Гютри оглядел свое ружье, годное для охоты на слонов.
– Идем!
– Не забудьте взять факелы! – спокойно прибавил Айронкестль. Они взяли факелы и вышли из кольца костров.
Самки человекоподобных стали отступать перед существами, вооруженными огнем, и остановились лишь у края просеки. Оттуда со смутной тоской обезьяны смотрели на распростертое тело самца. Оно было недвижимо. Голова лежала на брюхе льва, грива которого была вся в крови, а большие желтые глаза остекленели.
– Здесь больше нечего делать! – заметил Сидней. – Да и какая надобность в этом?
– Никакой, – ответил Маранж… – Но мне доставило бы удовольствие, если б он ожил.
– У меня такое чувство, точно это человек, – прошептала Мюриэль.
Гертон вынул из кармана зеркальце и приложил его ко рту гориллы.
– А ведь он еще жив, – решил он, указывая на чуть запотевшее стекло… – Но как бы он мог оправиться – ведь он потерял несколько пинт крови.
– А нельзя ли сделать попытку? – робко спросила молодая девушка.
– Мы ее сделаем, Мюриэль… Это зверье невероятно живуче.
Три негра перенесли гориллу в огненное кольцо, и Айронкестль принялся дезинфицировать и перевязывать раны.
Самки тоже вернулись за ними, и в мерцании звезд раздавался какой-то необычайный вой, точно стон.
– Бедные созданья! – промолвила Мюриэль.
– В памяти их все так смутно, и они быстро забудут, – сказал Маранж. – Прошлое так мало значит для них!
Айронкестль продолжал осматривать раны.
– Не исключена возможность, что он оправится, – заключил он, дивясь громадному торсу человекоподобного. – Это животное по меньшей мере дальний родич наших прапрадедов.
– Дальний родич! Я не верю, чтоб наши предки были обезьянами или человекоподобными.
Айронкестль продолжал перевязывать раны. Грудь гориллы слабо трепетала, но она оставалась в бессознательном состоянии.
– Если есть для него какие-либо шансы возвратиться к жизни среди деревьев, то только при нашем уходе. Если же покинуть его… – Мы не покинем его! – воскликнула Мюриэль.
– Нет, милая, мы не покинем его, если только этого не потребует наша безопасность. Но все-таки, это – обуза.
Его прервал короткий, глухой вскрик. Старший из негров, человек с кожей цвета грязи, указывал рукой на север просеки. Рука его дрожала.
– В чем дело, Курам? – спросил Гютри.
– Коренастые! – простонал негр. Просека казалась пустынной. Вой зверей доносился издали с разных сторон.
– Ничего не вижу! – сказал Маранж, смотря в зрительную трубу.
– Вон там Коренастые, – твердил старый африканец.
– А они страшные?
– Это люди, рожденные беспощадным лесом, хитрые и неуловимые!
– Вон они! – воскликнул сэр Джордж.
Он только что заметил двуногий силуэт среди папоротников, но тот уже стушевался, и за освещенным пространством можно было разглядеть лишь черный лес да серебрящееся звездами небо.
– Бедняги должно быть еле вооружены, – сказал, пожимая плечами, Гютри…
– У них есть отравленные стрелы, каменные топоры, копья. Их много, они искусно расставляют ловушки и пожирают… – Старый негр не решался продолжать.
– Пожирают? – нетерпеливо спросил Гютри.
– Побежденных, господин.
Костры шипели и трепетали, как живые существа; по временам слышался треск, как будто кто-то жаловался. Искры взвивались кверху, как рой светляков; лес испускал тихий вздох, полный тайной ласки и кровавой тайны.
Глава II. Коренастые
Курам рассказал легенду о Коренастых, рожденных лесом, болотом и сошедшим с туч зверем.
Может быть, это и не люди. Они видят впотьмах, и глаза их во тьме горят зеленым огнем; у них широкая грудь И короткие конечности; волосы их походят на шерсть гиен; вместо носа две черные дыры надо ртом; они живут кланами, по меньшей мере, в сто воинов; они неумело обращаются с огнем, употребляют почти сырую пищу и не знакомы с употреблением металлов; оружие у них деревянное и каменное. Они не умеют ни обрабатывать землю, ни ткать, ни обжигать глину. Питаются они мясом, орехами, молодыми побегами и листьями, кореньями и грибами. Между кланами происходит ожесточенная война, причем они съедают раненых и пленных, даже женщин, и особенно детей. Коренастые Севера, рыжеволосые, питают непримиримую ненависть к Коренастым Юга, черноволосым, и к Коренастым Запада, гордящимся своей голубой грудью.
Численность их не растет, а уменьшается из поколения в поколение. Они мужественно презирают смерть и не сдаются перед пытками. Лицом они походят столько же на людей, как и на буйволов. От них пахнет горелым мясом.
– А ты их видел? – спросил Маранж, когда Курам кончил говорить.
