Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
Кира машинально кивнула.
– Ты не любил ее?
– Не знаю. Мне трудно ответить на этот вопрос. Но если я кого и любил, то точно ее. Ох, какие искры между нами летели!
– И что с ней сейчас? Ты не знаешь?
– Она умерла не так давно, – после недолгой паузы ответил Зяблик. – Ей было всего пятьдесят два. Совсем молодая – сердце, наверное. В одну минуту – легко.
– Думаешь? – усмехнулась Кира.
Он не ответил.
– Зяблик, – тихо сказала Кира, – а ты потом пожалел? Ну, что пропустил любовь?
Не оборачиваясь, он тихо ответил:
– Знаешь, есть такое душевное уродство – неспособность быть преданным, верным. Не изменять. Видимо, я из этих уродцев. Не всем дано, понимаешь? Хотя, наверное, было чувство. Во всяком случае, тогда я страдал. В первый раз в жизни, сам удивился. Только не говори, что все впереди! – Он обернулся, и они рассмеялись.
Кира вспомнила эту Сильвию. Конечно же, виделись, и не раз! В который раз она посетовала на свою память, что та убирает ненужное, незначительное. Лица моментально стираются, фамилии исчезают, телефонные номера навсегда вычеркиваются. Это было и в молодости – кто-то ее мог окликнуть, а она вглядывалась и не узнавала. Ужасно неловко бывало, ужасно.
Но Сильвия эта, как ни странно, четко предстала перед глазами. Она не была красавицей, нет. И даже совсем наоборот – мелкая, без привлекательных форм, кажется, абсолютно безгрудая, с мальчиковой сухой попкой. Словом, разительно отличалась от роскошных, длинноногих и грудастых Зябликовых девиц. Волосы у этой Сильвии были чудесными – темно-каштановые, почти черные, густые, крупными кольцами. Лицо худое, скуластое, очень смуглое. И уже тогда щедро расцвеченное мимическими морщинами – вокруг глаз и губ. Мимичное, подвижное лицо хохотушки. Весь спектр эмоций на лице – радость, гнев, сострадание и печаль. Кира вспомнила, что тогда у нее промелькнула мысль: «Как быстро состарится эта женщина!» А еще она подумала: «Ох, тяжело ей, наверное, жить – так реагировать на окружающий мир».
По-русски Сильвия говорила легко и почти без акцента. Одевалась неброско, но сразу всем было понятно – иностранка. Узкие брючки и джинсы, мокасины – тогда у нас их еще не носили. Маечки, свитерочки – все простое, но сразу понятно, что не отсюда и недешевое. А вот украшения при всей этой скромности, видимо, обожала – на худых и жилистых кистях звенели золотые браслеты, в ушах висели крупные тоже золотые кольца, а тонкие и длинные пальцы были усеяны кольцами и колечками – узкими «дорожками» с мелкими бриллиантиками, крупная камея с головой горгоны Медузы и несколько колец с крупными, наверняка дорогущими камнями.
Удивительно, что при всем ее несерьезном, детском облике, при всей скромности одежды и полном отсутствии косметики все эти женские радости, все эти сверкающие и брякающие, звонкие цацки ей очень шли.
Вот если все это добро нацепила бы, к примеру, завсекцией ГУМа, нарядная, с соломенной «башней» на голове, в тщательном и обильном макияже, в дорогущем костюме и туфлях на каблуках тетенька, был бы кошмар. А здесь все гармонично: иностранка, другая культура.
Кажется, была она болтушкой, эта итальянка. Но вдруг замирала как застывала. И на лице отражалась вся скорбь мира. Нет, Зяблика можно понять!
А вот мужа «обезьянки» Кира припомнила с трудом – да, что-то большое, широкое, важное, пахнувшее душным и сладким одеколоном. У Киры был отличный, просто собачий, нюх. Кажется, муж Сильвии курил сигару и всегда держал в волосатых руках тяжелый стакан с чем-то темным – виски, коньяк? Эта пара как-то странно выглядела – они совсем не подходили друг другу.
Кира не заметила, не учуяла их страстный роман, хотя женщины так наблюдательны! Наверное, они с Мишкой жили тогда в Жаворонках и появлялись в высотке нечасто. А вот как, оказывается. Зяблик пережил страстный, тяжелый, долгий трагичный роман.
Кире показалось, что он все-таки жалеет о том, что у них с Сильвией не сложилось. Или ей показалось?
* * *
Фотографии рассматривали долго, еще часа два. Слава богу, их с Мишкой фото не попадались – фотографироваться они не любили и в кругу Зябликовых друзей и гостей робели.
Кое-кого Кира вспомнила, кого-то нет. Но очевидно было одно: все те люди, что улыбались в фотокамеру, были тогда всем довольны – счастливая молодость. А Кира? Вряд ли она выглядела беззаботной – у них с Мишкой была совершенно другая жизнь.
Но на самом дне коробки все же оказалось то, чего Кира боялась. Зяблик вытащил несколько фотографий и испуганно глянул на Киру – Зяблик и Мишка, совсем пацаны, лет по пятнадцать-шестнадцать. Невысокий, худой Мишка в задрипанной куртяшке и сбитых ботинках и величавый широкоплечий Зяблик в модных, явно привозных куртке и джинсах. И это в те годы! Ого! На лицах улыбки, в глазах плещутся радость и легкость. Рука Зяблика покровительственно лежит на Мишкином плече.
Кира долго и молча рассматривала фотографию, вглядываясь в лицо смешливого пацана, ее будущего любимого мужа.
– Смешные, – грустно сказала она. – Особенно он, – и кивнула на Мишку.
Зяблик молча протянул ей другую фотографию, и Кира узнала квартиру Зяблика, круглый стол, уставленный бутылками и тарелками. Вокруг стола – молодые люди, все с сигаретами, и девочки, и мальчики. И все нарядные – на парнях светлые рубашки, галстуки. Девчонки с прическами и накрашенными губами. Мишка стоит с бокалом в руке – скорее всего, говорит тост. Смешной, вихрастый, губастый Мишка. Нарядный и радостный, лучший друг хозяина и наверняка именинника.
– Что празднуем? – дрогнувшим голосом спросила Кира. – Твой хеппи бездэй?
– Угу. Мои восемнадцать. Важные уже такие – студенты. Стол еще мама накрывала – пироги там, салаты всякие. В последний раз. Через семь месяцев мы ее хоронили. Плакали вместе с Мишкой. Да если б не он, я бы тогда чокнулся. Всякие мысли были – отец ушел, когда мне было тринадцать. Дед и бабушка раньше – я был совсем маленьким. А потом мама. Я думал – за что? Все и почти сразу? Все ведь были хорошими людьми – дед был талантлив как бог, бабушка тоже. Отец тоже был умницей. Столько всего успел добиться! Не то что я. И мама… Такая красавица! Сейчас найду, покажу! Подожди!
Зяблик поспешил в комнату и быстро вернулся с альбомом. Получается, что фотографии мамы все же хранились в альбоме, а не в старой картонке из-под сапог. С фотографии на Киру смотрела красавица. Какое лицо, какие волосы, какие глаза! Зяблик, кстати, был вылитая мать. Вот откуда эта красота – гены. Только почему эта прекрасная молодая женщина такая печальная? Предчувствие скорой смерти?
– Как ты похож на нее! – Кира старательно вставила фото в прорезь альбома. – Просто одно лицо!
– Куда мне до нее! – отмахнулся Зяблик. – И вообще до всех них!
Помолчали.
– А через год ушла Ольга Сергеевна, Мишкина мама, – нарушил молчание Зяблик. – И тоже совсем молодой. Так мы и остались с ним – два сироты. Он да я. И мы друг у друга.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
