Раскидываю ладони и шепчу первейшее из своих имен, позволяя ему загореться на камне. Миг — и знак на земле искажается, некоторые линии гаснут, оставляя лишь свою основу — начертание моего имени на древнейшем из языков этого мира. Псы ахают и пытаюся отскочить, но магия их не отпускает.
— Но-но, мальчики! — хохочу заливисто, — Вам ныне придётся поработать моими жрицами, вот ведь какая оказия!
— Этого не может быть! — затрясся Незрячий, — Это — ритуал уничтожения Сердца Степи!
— Ничего не возразишь! В некотором роде, конечно же, он. Тут видишь ли какое дело, Лайоне — древние не особенно-то и верили в смерть. Не в том смысле, что не знали о неизбежном Пороге или не поклонялись Той, что ждет за ним, конечно. Скорее уж их-то колдуны знали о перерождениях и повторениях побольше вашего поколения, можешь поверить мне на слово. И в слово "уничтожение" вы с ними вкладываете совершенно разные смыслы. Понимаешь ли, — позволяю себе хихикнуть, как девчонка, — У всех богов жизни есть неприятные обязанности. Так вот, самая сложная часть в этой работе — умирать. Отдать силы семи кругам, спуститься в подземный мир, чтобы лето сменила зима, чтобы колесо не остановилось. Вот что значил этот рисунок до того, как над ним поработали светлые умы демонологов. В переводе с древнего "уничтожение" и "обновление" звучат одинаково, разве ты не знаешь?
Говорить становится все больнее — сила расходится в стороны, искажает пространство, разрывает путы. Вижу, как вцепился Тари в горло Наместнику — уже почти все, милый, ваш контракт будет расторгнут, но это только начало. Какой смысл освобождать тебя от власти одного смертного, если спустя какой-то век тебя может призвать другой, если тебе раз за разом придётся жрать низменные души? Нет, мне нужно иное, а значит…
— На самом деле, я должна поблагодарить тебя, мой новый Верховный Жрец — ты стоишь именно на том месте, которое он должен занимать, а значит, ныне им являешься! — не могу не порадовать Незрячего напоследок, — Мы оба были орудием в руках Провидения, но без тебя я не нашла бы Тари, не вспомнила бы себя, не смогла бы организовать это все это — не думаю, что кто-то позволил бы мне. А теперь уже ничего не изменить — и пусть же свершится, что должно!
Мои крылья заполыхали слепяще, над головой загрохотала воронка собирающейся грозы, взвыли хором мертвецы, Наместник упал на землю сломанной куклой, Тари расправил полуночно-чёрные, поглощающие свет крылья — и на камне предо мной возникли чаша и кинжал. Честно, чуть не разрыдалась — как же давно я их не видела!
— Не с-смей! — яростное шипение напротив отвлекает от мыслей; гляжу прямо в черные, полыхающие яростью глаза, — Ты больше не та богиня, тебе не хватит сил, чтобы возродиться, а я даже не смогу прийти за тобой, как раньше!
Вокруг него расползается тьма, но он не может пройти внутрь кругов — уже нет.
— Значит, так тому и быть, — улыбаюсь безмятежно, — Все обновится, Аштарити, и ты будешь свободен, сможешь остаться здесь безо всяких контрактов и будешь в своем праве. Да, орды демонов не придут за тобой, хоть кое-кто, может быть, и вырвется — самые гибкие и ловкие, полагаю. Но это неважно — ты останешься демоном, но получишь свободу, о которой мечтал.
— Не такой ценой! — рявкнул он, — Кто угодно, но — не ты!
И я вдруг увидела, что пространство вокруг него кривится все меньше, а тьма словно бы преображается — нет, не светлеет, но становится чернильной, уютной ночной тьмой, какой была когда-то. Секундочку… Да не может этого быть! Или… Ну, Мастер, ну, скотина…
— Не смеши меня, Тари, — говорю с нарочитым отвращением, — Ну какое тебе дело, право, что со мной будет? Ты демон, вам чужды привязанности. Они — слабость. Сам же знаешь!
— Не говори ерунды, — его ярость осязаема и оседает в моей душе почти что наслаждением, потому что она абсолютно искренняя, — Что за чушь?! Мало ли, что нам можно или нельзя? Кому, как не нам, нарушать глупые правила? Только я выбираю, что мне чувствовать, Иша, и плевать на его глупые запреты! Не будь ты так слепа и пристрастна по отношению к демонам, сама бы это поняла. А теперь, будь так добра — вон из круга!
— Только ты выбираешь, что тебе чувствовать… — тяну насмешливо, чувствуя, как неверяще стучит о рёбра сердце, — Вечная ноша богов жизни — умирать, а богов смерти — раз за разом терять, верно?
— Выйди, — почти умоляюще, — Я больше не божество, мне нет пути туда.
— Но ты получишь так много… — шепчу, будто правда сомневаюсь.
— Мне это не нужно! Вообще наплевать, где я и почему, если рядом ты! Дура, как была, так и осталась… Идиотка!
От его ярости трава полегла кругами и изгибами, рисуя изломами по всему полю знакомые очертания его древнего божественного имени, а псов отшвырнуло в стороны, ломая им шеи, будто веточки. Ветры — западный и восточный — смешивались над нашими головами, гроза рокотала, набирая силу — скоро, скоро хлынет дождь…
"Ты ничего не знаешь о демонах и их свободе," — сказал мне Мастер, и тогда я, конечно, ничего не поняла. Куда уж мне? Могла ли я вообразить, что все настолько просто и глупо до гениальности? Ведь на самом деле нет и быть не может для таких, как Тари, никаких оков — никогда, ни при каких условиях. Их проклятье — неспособность поверить в собственную свободу, их темницы — в их же головах, их цепи — не какая-то там чужая воля, а всего лишь они сами. Они думают, что бунтуют и борются с верховным богом, но правда в том, что их клетка давно открыта, просто никто и не пытается выйти — они-то уверены, что двери не существует.
И кто из нас тут дурак, Тари?
Я усмехнулась и раскинула руки, оставив за границей сознания его грохочущий голос, выкрикивающий проклятья, молитвы и мольбы. Моя чаша, забытая, полустертая из памяти, взлетела в воздух, позволяя снова рассмотреть себя и вспомнить. Я взглянула на вязь символов — не могла вспомнить это заклятье, придётся читать гравировку — и безудержно захохотала.
"У тебя есть все, что тебе нужно," — сказал Мастер.
"И имя ей — тайна," — были слова Легиона.
И какая же я глупая! Под стать тебе, Тари. Это же очевидно: будь я богиней, ветром, кошкой или служанкой, сколько бы ни было перерождений и масок, улыбок и снов, вражды и сомнений — все может измениться, останешься только ты.
Потому что…
Глядя, как чернокрылая фигура бессильно бьётся о границы круга, киваю своему Жрецу (бедняга Незрячий, но кто виноват, что у его бога столь извращенное чувство юмора?). И он покорно шагает вперёд, и берёт в руки клинок — вот ведь забавно порой исполняются человеческие мечты!
Миг до удара, нечеловеческий яростный вой в ушах, но я лишь усмехаюсь и, пока горло ещё цело, читаю начертанные в чаше много веков назад слова:
— Любовь — это я!
И Сердце Степи замирает, двери межмирья распахиваются — чтобы вновь вернуться на круги своя. Я этого уже не увижу, но Сердце теперь будет биться чаще и ровнее, обновленное и сильное, вновь.
