Первыми шли три корабля Одда Халейга, следом — десятки ладожских лодей. Домагость вывел войско из двух сотен человек, и вместе с дружиной Одда они должны были получить над Игволодом решительный перевес. При отплытии Одд предложил Яромиле и Дивляне занять место на его корабле, и Дивляна сразу загорелась — когда еще такой случай представится! — но Домагость сурово окликнул ее, и она послушно поплелась к его лодье. Вот еще придумали! Домагость по-прежнему не одобрял затею не просто взять двух девок в поход, но еще и выставить их перед войском, но подчинился. Одд клялся, что девушки будут в безопасности, и Яромила подтвердила, что так надо, а ее чутью и разуму Домагость доверял. Старшая дочь была не то что Дивляна, у которой один ветер в голове!
Им везло с попутным ветром, так что не только на кораблях, но и на лодьях подняли паруса, и все суда, большие и малые, стремительно неслись вниз по течению широкой реки. Вышли в Нево-озеро, но и ветер последовал за ними, снова наполняя паруса, унося их теперь уже к востоку. И никто не удивлялся — ведь боги обещали им помощь.
На ночлег остановились неподалеку от устья Сяси. Развели костры, стали готовить ужин. Для двух девушек Домагость велел поставить шатер. За неделю до Купалы темноты уже почти не бывает, в воздухе повисли лишь легкие прозрачные сумерки, и люди долго сидели у огня, не замечая, что уже наступила глубокая ночь. Дивляна устроилась рядом с Вольгой и о чем-то шепталась с ним, пересмеиваясь, а всеобщее внимание было, как всегда, приковано к Одду.
— Что это ты, князь, такую рубашку нарядную в поход надел? — заметила Яромила, когда кашу разложили по мискам и все принялись за еду. — Замарать не боишься?
На нем и правда была все та же рубаха из красного шелка с богатым золотым шитьем на подоле, рукавах и вороте — не самая подходящая одежда для похода и тем более битвы.
— О, это не простая рубашка! — охотно ответил Одд. — Она наделена чудесными свойствами, из-за чего я надеваю ее не только на пиры, но и в битвы. Я еще не рассказывал об этом тебе и прочим людям и думаю, что сейчас настало подходящее время. Ты хочешь послушать об этом, ландвет?
— Отчего же не послушать занимательную повесть, если есть время? — Яромила улыбнулась, со значением глядя ему в глаза, словно хотела сказать: мне нравится тебя слушать. И он ответил ей таким же взглядом, полуулыбкой, будто говоря: мне нравится, что ты меня слушаешь, и я готов рассказывать тебе саги хоть до зари.
— Это случилось три года назад, когда мы с моим названым братом Асгримом отправились в поход на остров Эрин,[17]— начал Одд. — Мы высадились со своей дружиной на берег, и там вскоре на нас напало войско местных жителей. Кто-то из них выстрелил, стрела пробила грудь моего названого брата Асгрима, он упал и почти сразу умер. Велико было мое горе, и тогда я в ярости: набросился на войско. Метнув копье, я убил одного человека, который был одет богаче всех прочих, а потом одолел еще троих, выделявшихся среди других своей статью и воинственным видом. Войско эринцев побежало. Мы стали преследовать их.
Я взбирался на одну гору, где не было троп, и вырывал перед собой кусты вместе с корнями. Вот я схватился за один из кустов, и мне показалось, что он сидит в земле не так крепко, как другие. Я вырвал его и увидел, что из-под земли пробивается свет. Тогда я пробрался туда и пошел на свет по широкому подземному проходу. И вот я увидел большое помещение, где все стены были увешаны роскошными одеждами, а светильниками служили большие золотые чаши. В этом помещении сидели и шили двенадцать юных дев удивительной красоты, и одна из них была самой статной. Я взял ее за руку и хотел увести с собой, но она сказала: «Оставь меня, князь Высокого Пламени. Я дам тебе выкуп за мою свободу». Я спросил, откуда она знает мое имя и какой выкуп хочет мне дать. Она ответила, что знала заранее о моем приходе и потому приготовила для выкупа прекрасную шелковую рубашку с золотым узором, которую сшила сама. Свойства этой рубашки таковы, что тот, кто носит ее, не будет знать ни жары, ни холода, будь он на море или на суше, что огонь не причинит ему вреда и железо не сможет его ранить. Я согласился с тем, что это хороший выкуп, но добавил, что если она так похожа на королеву этой земли, то ей еще следует заплатить мне выкуп за смерть Асгрима. Дева ответила, что я уже убил ее отца и троих братьев и теперь должен ей за смерть родичей. Я спросил, какой же выкуп она хочет получить за их смерть, и она сказала, что просит меня провести у нее три дня. Я согласился, и три дня мы провели в пирах и разных забавах; прекрасные угощения не кончались на столах, и юные девы, ее служанки, развлекали нас пением. Когда же через три дня я вышел из горы и встретил своих людей, они чрезвычайно удивились моему появлению. По их словам, они ждали меня целый месяц, но не дождались и вернулись домой, а на следующий год приплыли снова и снова ждали. Оказалось, что сегодня ровно три года с тех пор, как я вошел в гору, и что они в третий раз приплывают сюда искать меня. Вот так я приобрел эту рубашку, и она верно служит мне.
— Вот кощунник-то! Святобор обзавидовался, поди? — Ранята толкнул локтем сидевшего рядом волхва.
Но люди вокруг если и улыбнулись при этих словах, то как-то неуверенно, душой и мыслями еще находясь там, в далеких землях, в чудесной горе, где стены увешаны шелковыми рубахами и где живут прекрасные девушки-колдуньи…
— А у моего дяди по матери, Хермода хёвдинга, был волшебный синий плащ, который раз в год, во время йольского пира, изрекал пророчества, да еще в стихах, — продолжал Одд. — Конечно, стихи были не очень-то складные, все-таки это только плащ, но его пророчества всегда сбывались, поэтому он считается величайшим сокровищем.
— А тебе он что-нибудь предрекал? — спросила Яромила.
— Я не люблю пророчеств и предсказаний, — ответил Одд, глядя ей в глаза. — Моя жизнь в руках богов, и ничего не изменится от того, знаю я свою судьбу заранее или не знаю.
— Многие люди в Северных странах думают иначе, — заметил Вологор. — Я слышал, как говорят, что человек сам принимает решение, которое закладывает основы его судьбы.
— Для иных людей это верно. Но есть люди, через которых сами боги осуществляют среди людей свою волю.
— И ты из таких? — прямо спросила Яромила.
— Да. — Одд кивнул. — Но ведь и ты из таких, Йармиль. Ты ведь знала об этом?
— Это верно, — Яромила кивнула.
С самого детства она знала, что родилась старшей дочерью старшей дочери старшего рода, что в самой ее крови заключено благословение богов, и привыкла к этому, как к собственной косе. С двенадцати лет она воплощала богиню Лелю в весенних обрядах и возглавляла девичью стаю все остальное время года. Но с появлением здесь Одда Хельги что-то изменилось, и в самой себе Яромила отчетливо ощущала перемены: с того мгновения как она впервые его увидела, как впервые прикоснулась к его руке, она стала по-иному воспринимать мир. Силы земли, обычно разделенные на неисчислимое множество нитей, теперь свивались в одну нить, которая проходила через само ее сердце. Не нужны стали обряды и заклинательные песни — ей достаточно было подумать об этом, чтобы взглянуть на мир глазами богини. Яромила ощущала скорбь по каждому из ладожан, погибших в первом столкновении с Игволодом, и горевала о своем брате и прочих родичах не больше и не меньше, чем обо всех прочих. Все словене стали ее родней, но при этом она всем существом своим знала, что на смену погибшим придут новые люди, и это нужно для того, что-бы мир не застаивался в неподвижности, а непрерывно обновлялся. Она жила как обычно — хлопотала по хозяйству, занималась повседневными делами и внешне оставалась прежней, — но сквозь очертания привычного мира Яви смотрела в Правь. И эта жизнь, протекающая словно бы сразу в двух мирах, казалась ей естественной, будто так и полагалось.
