– Белка, курить хочешь?
– Давай, – буркнула женщина. Ворчала она больше для порядка: настроение было прекрасным.
Вчера она первый раз выступила со Славкой в ресторане. Этому событию предшествовали долгие и упорные бои на семейном фронте. Рогожин уже знал, что жена учится петь, но считал это забавой и принимать ее всерьез отказывался напрочь. Потребовалось вмешательство тяжелой артиллерии в лице Марии, чтобы он, стиснув зубы, согласился на Белкин «выход». Вырвав у брата согласие, Мария развила бурную деятельность. В считаные дни был распорот, урезан и перешит эстрадный костюм самой Марии. Белка, затянутая в ярко-алый шелк, с блестящими монистами на шее и в маленьких черных туфельках на ногах оказалась такой хорошенькой, что даже Славка, увидев ее, растерянно пробормотал:
«Ну, знаете, девки… Ее там украдут еще!»
«О, это пока цветочки, радость моя! – заверила Мария, распуская смущенной Белке косы и вкалывая в них атласную розу. – Помяни мое слово, из-за нее гаджэ ресторан приступом брать будут!»
Сама Белка ужасно трусила. Ее беспокоило не столько то, как она споет, сколько реакция «ресторанных» цыган на ее появление. Когда она, намытая до блеска, с костюмом под мышкой, вошла с мужем в артистическую ресторана, десять пар глаз уставились на нее. Стоя под этим обстрелом, Белка мучительно желала стать маленькой-маленькой, как букашка, и забиться в щель. Но Славка вытащил ее из-за своей спины и подтолкнул к «главному»:
«Дядя Коля, это моя жена. Будет петь со мной».
«Да на здоровье».
В ту же минуту у Белки отлегло. Выпустив руку мужа, она решительно направилась к группке молодых цыганок:
«Добрый вечер, чаялэ. Я – Белка. Где здесь переодеться можно?»
То ли «ресторанные» растерялись от нахальства «вокзальной» девчонки, то ли еще не решили, как вести себя с ней, но никаких гадостей в этот вечер Белка не получила. Ей довольно дружелюбно показали артистическую, одолжили лак для волос, посоветовали не пить воды перед выходом в зал («А то, знаешь, ка-а-ак приспичит посреди пляски!..») и даже угостили чашкой кофе. Белка, до этого никогда не пробовавшая кофе, нашла его жуткой мерзостью, но вежливо заглотала все до конца.
Цыганское шоу начиналось в десять часов. Переодетая, в новом костюме и с распущенными по плечам волосами, Белка вышла вместе со всеми на эстраду. Зал был полон: вечерние туалеты женщин, строгие костюмы мужчин, гладкие прически, золото часов и бриллиантовый блеск. Белка вспыхнула от радости, увидев Марию, сидевшую в черном платье за столиком у стены. Цыгане ансамбля тоже заметили ее, весело замахали. Мария подняла в ответ бокал с вином, улыбнулась. Незаметно показала Белке большой палец.
И все-таки сердце Белки ушло в пятки, когда Рогожин тронул гитарные струны и чуть заметным жестом велел ей подойти к микрофону. Все цыгане смотрели на нее. Аккорд, перебор, последний взгляд друг на друга – и…
«Довели они меня, твои черные глаза…»
Когда песня кончилась, Белка была ни жива ни мертва. Даже аплодисменты, раздавшиеся из-за столиков, не заставили ее улыбнуться. Славке пришлось ткнуть ее в бок, чтобы заставить поклониться. А в следующую минуту цыгане хватили веселую «Бричку», и на эстраду, придерживая шлейф платья, поднялась Мария.
«Девочка! Умница! – она обняла Белку. Прошептала на ухо: – Лучше всех, правда… А теперь иди пляши. И пусть эти все наших знают!»
Вечер прошел как в чаду. Уже глубокой ночью, в машине, по дороге домой Белка робко спросила у мужа:
«Славка, ну как?»
«Ничего», – буркнул Рогожин, глядя на дорогу.
«Совсем плохо, да? – упавшим голосом протянула она. – Не возьмешь больше?»
Рогожин молчал. Белка больше не решалась задавать вопросы и, закусив губу, изо всех сил старалась не расплакаться. Когда машина остановилась у подъезда, она выскользнула было наружу, но рука мужа удержала ее.
«Послушай-ка…»
«Что? – уже немного испуганно спросила она. – Что ты, Славка?»
Разбойничьи глаза Рогожина смотрели нехорошо.
«На тебя там, между прочим, мужики глядели».
«М-м-мужики?.. – пискнула Белка. Помедлив, принужденно улыбнулась. – Так ведь, морэ… На то и ресторан. Они затем и пришли, и деньги заплатили, чтобы…»
«Чихать я хотел, зачем они пришли. – Славка был мрачнее тучи. – Сразу тебе говорю: взглянешь хоть на одного там – убью. Не шучу».
«Дэвлалэ, Сла-а-авка…» – простонала Белка, откидываясь на спинку сиденья. Не сдержавшись, прыснула.
«Чего ты ржешь?!» – взорвался Славка. Но Белка уже не могла остановиться и хохотала в голос, вытирая слезы, отфыркиваясь и отмахиваясь:
«Ох, умру… Ой, не могу… Заревновал, смотрите вы… Да не бойся, морэ, не буду… Ни на кого не взгляну… Жить-то еще хочется… Детей пятеро… Меня убьешь, тебя посадят, а передачи-то… передачи-то тебе кто носить будет, а? Симка, что ли? Нет, Машка!»
«Дура. – Славка смутился. Протянул руку. – Иди ко мне сюда».
Вцарапавшись к мужу под мышку, Белка закрыла глаза. Чуть слышно заплакала, только сейчас почувствовав, как устала и напсиховалась за этот вечер. Славка если и заметил, то не подал виду. Только осторожно погладил жену по развившимся волосам и вполголоса сказал:
«Пошли спать, девочка. Четвертый час».
…Но зато какое счастье было выбраться спозаранку из-под руки храпящего мужа, одеться в старую цветастую юбку и выцветшую кофту, сунуть ноги в разбитые тапочки, разбудить детей и вместе с ними тронуться на промысел!.. Конечно, Мария права и нужно находиться побольше рядом с мужем, а то ведь там, в ресторане, не только мужики, но и бабы имеются… Но забывать кровный цыганский заработок тоже ни к чему. Правильно говорит отец: «Никогда не знаешь, с чем останешься». А так случись хоть Славкин запой, хоть гражданская война, хоть конец света – она, Белка, со своими картами все равно накормит семью. И если Славка с Машкой еще немного цыгане – они должны понять.
На углу Ордынки и Казачьего переулка стояли два знакомых серых «Мерседеса». Белка замедлила шаг, кисло поморщилась: начинается…
– Т…явэс бахтало, Графо. Счастья тебе и твоим делам.
– Здравствуй, – процедил Граф, выбираясь из машины. Едва посмотрев на него, Белка поняла: случилось что-то из ряда вон.
– Давай в машину. Поедешь с нами.
– С ума сошел, куда?! – завопила Белка, но ее без всякого почтения схватили за руки и кульком запихнули в душное, прокуренное нутро «Мерседеса».
– Граф! Графо! Что ты делаешь, дорогой, рехнулся совсем?! Я с детьми, черт сумасшедший!
– Забирай своих щенков. – На сиденье рядом с Белкой с ревом шлепнулись двойняшки. Снаружи донеслась бешеная ругань одного из цыган:
– Да черт! Сука! Граф, она кусается!
Высунувшись в окно, Белка увидела растрепанную, оскалившуюся по-собачьи Симку. Рядом с ней весь подобрался Яшка. Но цыган вместе с Графом было пятеро, и через минуту яростной борьбы, визга и брани Яшка с Симкой были уже на заднем сиденье «Мерседеса». Машины рванули с места и понеслись за город.
