Вот тогда – когда она оказалась сначала беременной, глупо и несвоевременно, а потом замужем, – была уверена: жизнь к ней милостива, одарила, так одарила. На полную катушку одарила.
Девушка стояла посредине залитого солнцем зала – так называлась самая большая комната, - в доме Дамира, смотрела в высокое зеркало на подставке, притащенное специально из гардеробной комнаты, и не верила себе. Это не она.
Не Элька Александрова, всё детство донашивавшая одежду за соседскими ребятишками. Не она, вечно голодная, кроме лета, когда можно натрескаться ягод или яблок, да и те лучше бы продать и отложить деньги на зиму. Нет, это не могла быть Эля, та девушка, что, уезжая из родной деревни, надеялась найти работу ночного продавца и совмещать с учёбой на медицинскую сестру.
Девушка в длинном, ослепительно красивом свадебном платье, стоящем какие-то безумные, по мнению Эли, деньги, в закреплённой фате на красиво уложенных волосах, с маникюром, самым настоящим, сделанным в салоне красоты, а не дома, под настольной лампой, с кулоном на золотой цепочке, настоящей, золотой, из самого что ни на есть золота – это и есть Эля Александрова, в самый ближайший час она станет Файзулиной. Элеонора Файзулина! С ума сойти можно было от таких перемен!
Она и сошла, если поверила, что жизнь открыла новые горизонты. Открыла… только ворота в ад. И даже обошлось без надписи: «Оставь надежду всяк сюда входящий», да и не знала Эля таких слов, как и о «Божественной комедии» Данте Алигьери не слышала.
Ведь это так просто – верить, что всё в жизни сложится, что молодой муж, произнести-то страшно – «муж», на самом деле построит дом, чтобы Эля с малышом могли там жить, вместе с Дамиром, конечно. А как иначе, ведь они семья, самая настоящая, крошечная, но семья. И что поцелуи, ласки, губы… обернутся самой большой ложью в её в жизни.
Да и бог с ней, с ложью. У Эли и Дамира разный бог, ложь у них тоже разная, и Элю есть в чём упрекнуть, если однажды ему и придёт в голову вспоминать события шестилетней давности. Но всё, что произошло потом, после того светлого дня, когда Дамир назвал её своей женой, весь тот путь, что она прошла, обдирая душу до крови, сдирая кожу с кулаков, в слепой ярости кусая костяшки пальцев, ненавидя себя, презирая всё вокруг – всего этого не хотелось знать, в подобное лучше не верить, и об этом не помнить.
Никогда. Никогда.
Глава 22
Карима. Прошлое. Накануне приезда Дамира. Поволжье
Приближался последний звонок, а за ним и выпускной после девятого класса. Из класса Каримы никто не уходил, кроме Лены. Ей разрешили, в качестве исключения, доучиться до конца года, сдать экзамены и перейти в другую школу или колледж. Всё равно выпускной родители решили провести с размахом. Дети, естественно, не возражали. Кто откажется от праздника на теплоходе?
За будоражащими приготовлениями к празднику, за выбором платья, обуви, причёски и бесконечными обсуждениями с одноклассниками программы мероприятия, Карима подзабыла историю с Равилем Юнусовым. Тем более, он никак не напоминал о произошедшем, а Горшков и вовсе потерял всякий интерес к девушке, демонстративно обходя её стороной. Равиля, в свою очередь, избегала сама Карима. Избегала тщательно, всячески внушая себе, что вовсе и не думает о нём, совсем. Ни чуточки!
Впрочем, обманывай себя – не обманывай, а не думать о Равиле у Каримы не получалось. Мысли то и дело возвращались в тот майский день, а потом и к короткому диалогу у кабинета отца. И главное, какой вопрос хотел задать Равиль? А если хотел, почему не задал? Надо бы успокоиться, забыть об истории в парке, о Равиле, о буравящем, прошивающем насквозь взгляде, но не получалось.
С утра мама была не в настроении. У Алсу и Назара вовсю шли летние каникулы, они успевали перевернуть вверх дном две свои комнаты и зал ещё до завтрака, схлопотать от родителей, а к обеду несколько раз подраться. И так каждый день. Любая мать сойдёт с ума с такими неугомонными погодками, даже такая терпеливая, как их. Динар умудрился подхватить простуду, и это летом-то! Скоро должен был приехать Дамир из Америки, несколько лет торчал там безвылазно, а дома стоял настоящий бедлам, неудивительно, что мама нервничала.
Впрочем, может, дело не в этом, может, из-за того, что папа не ночевал дома? Сказал, что останется в городе, у друзей, чтобы не возвращаться домой на такси, планировал выпить. Вот только Арслан Файзулин не употреблял алкоголь, и все это знали, как и то, у каких «друзей» он оставался время от времени.
Был выходной день, накануне мама пообещала свозить Кариму в город, нужно было забрать платье на выпускной из ателье, но увидев настроение родительницы, девушка решила не напоминать. Лучше пересидеть бурю где-нибудь в уголке. На самом деле Зарима редко ругалась на детей, кажется, она и голоса повышать не умела, всегда хватало взгляда или поднятой в недоумении брови, чтобы провинившийся понимал, что он виноват, но Карима всё равно в то утро избегала встречи с мамой. Она безумно боялась увидеть в её глазах слёзы или грусть…
Что тогда делать Кариме? Что говорить? Имеет ли она право на недовольство или жалость? Или злость на отца… Девушке совсем не хотелось отвечать себе на подобные вопросы. Она отчаянно завидовала Алсу и Назару, чьи переживания сводились к ежечасной ругани, а потом дружбе, да такой, что водой не разольёшь.
Карима потолклась на кухне, помыла фасады мебели, натёрла до блеска кафельный фартук, отмыла плиту и духовку так, что от новой не отличишь, перетёрла стаканы в шкафчике, полы вымыла руками, потом во всём доме, тоже руками… а время и к обеду не подошло. Посидела у эби, вызвалась помочь, но и та маялась от безделья, медленно перематывая клубки шерсти. Зимой будет вязать носки, шарфы, шали. Эби говорила, что удивить ей родных подарками сложно, а вот носочки всегда пригодятся, а умрёт она – память у людей останется.
Намаявшись от неясной тревоги, повисшей в доме угнетающей атмосферы, Карима отправилась в огород. Что ещё делать? Сорняки всегда найдутся, будет пропалывать все подряд грядки, а там и время обеда придёт, а лучше сразу ужина и сна. Закроется в своей комнате, скажет, что читает заданную на лето литературу, и никто её тревожить не станет.
Солнце стояло в зените, жарко стало невыносимо. Карима надела широкополую шляпу, а домашние брюки наоборот сняла, сменив их на коротенькие спортивные шорты и майку. Раскорячившись в неудобной позе, Карима выискивала сорняки и дёргала их по одному, с корнем, так же хотелось с корнем вырвать тревогу из своего сердца или хотя бы разобраться, откуда она. Что тому причина? Мамино настроение, отсутствие отца или… всё-таки Юнусов Равиль? Уж себе-то можно признаться.
