Докатившись, наконец, до подножия лестницы, устремляю на короткое мгновение глаза в потолок, отделанный лепниной — очень красиво, странно, что я раньше не замечала… Словно сквозь вату слышу, как кто-то кричит и бежит ко мне, но я чувствую дикую усталость, и меня вдруг резко начинает клонить в сон. Сопротивляться с желанием заснуть очень сложно, и, несмотря на то, что я чувствую, как болит и пульсирует каждая косточка в теле, всё же позволяю себе прикрыть глаза.
Глава 8. Ярослав
Тот же день
Кадры в голове менялись слишком быстро.
Я видел такое в фильмах — полёт с лестницы никогда не заканчивается ничем хорошим; я на секунду даже забыл, что это не экран телека, и падает не абстрактная девушка, а Варя. Пальцы вжимаются в поверхность двери, стискивая её до боли в костяшках, а в следующую секунду меня оглушает крик моего аккомоданта. Как загипнотизированный, наблюдаю за её падением и не могу сдвинуться с места; вот она бьётся головой о ступеньку, и вдоль моего позвоночника прокатывается ледяной кирпич, потому что я слышу фантомный треск, от которого сердце на секунду перестаёт биться и захлёбывается в собственной крови.
А после, видимо, всё же включается тормознувшийся мозг.
Я бросился к ней ещё до того, как она оказалась внизу; её глаза были широко распахнуты, и это позволило мне вдохнуть, но когда они закрылись, я впервые понял, что такое страх. Наверно, так всегда себя чувствуешь, когда девушка, которую ты ненавидишь, и к которой тебя странно тянет, оказывается в шаге от смерти.
— Не смей умирать, чёрт возьми! — ору не своим голосом, но Варя никак не реагирует.
Её грудь еле видно вздымается, и это меня немного успокаивает — возможно, она просто сильно приложилась головой и потеряла сознание. На наши крики прибегает мать, тётя Валя, наша управляющая и все работники кухни. Лицо матери белеет, когда до неё доходит вся суть ситуации, и она хватает с журнального столика телефон, очевидно, набирая номер скорой.
— Я не знаю, как это вышло, я не хотела, — слышу голос Эвелины за спиной, и голова снова отключается.
Она выглядит напуганной, когда я поворачиваюсь к ней лицом, но это слишком лёгкое наказание; моя рука сама хватает её за горло и вжимает в стену. Эвелина начинает хрипеть и пытается освободиться, запуская свои ногти ядовито-красного цвета в мою руку, но хрена с два я её отпущу.
— Мне бы сделать с тобой то же самое, — шиплю ей в лицо. Кто-то хватает меня за плечо — наверно, мать — и дёргает в сторону, но мышцы словно окаменели. — Только не с таким исходом — прогнать твой позвоночник через мясорубку, чтобы ты до конца своих дней каталась фаршем в алюминиевом ведре!
— Ярослав, что ты такое говоришь?! — раздражённо встревает мать. — Отпусти, ты же её сейчас задушишь!
— А что бы ты сделала, если бы всё вышло наоборот? — поворачиваюсь к ней, продолжая рычать, потому что нить моего собственного накаливания достигла своего предела. — Если бы Варя столкнула эту сучку с лестницы — ты бы тоже просила отпустить?
Родительница молчит, но я и так всё понял.
— Ты вышвырнула бы её за дверь и сделала бы всё, чтобы сломать ей жизнь. Тогда какого хрена ты не сделаешь то же самое с этой мразью?!
Мать дёргается — испугалась? — от моего рыка и отступает на шаг; я снова перевожу взгляд на её троюродную племянницу, и меня накрывает отвращение. Отрываю руку от её горла лишь за тем, чтобы схватить за шею, больно сжав пальцами. Эвелина отбрыкивается и верещит, цепляясь шпильками за ковёр, пока я тащу её к входной двери, и пытается ухватиться за мебель, но я упорно иду к своей цели. На крючке у двери замечаю её сумку и хватаю второй рукой на ходу, выводя девушку на крыльцо. Очень хочется спустить её хотя бы с этих ступенек, но тогда я буду ничем не лучше.
Стаскиваю её с парадной лестницы и отшвыриваю в сторону, но она не удерживается на ногах и падает, царапая колени в кровь о брусчатку; судорожно потирает горло рукой и пытается откашляться, размазывая по лицу слёзы, но мне на неё насрать. Швыряю в Эвелину её сумочку, и содержимое разлетается по двору. У меня вспыхивает кровожадное желание протащить её за волосы по камням и бросить где-нибудь в пыли, но меня ждёт Варя — единственный человек в этом доме, о котором хочется заботиться.
— Молись, чтобы Варя не пострадала, иначе твою шкуру не спасут ни мои родители, ни твоя охрана, — говорю тихо, но Эвелина всё равно вздрагивает и заходится рыданиями, и перевожу взгляд на родительницу. — Если я увижу эту дрянь хотя бы поблизости от своего дома, я за себя не ручаюсь.
Мать прижимает её к себе, успокаивая, и возвращает мне укоряющий взгляд.
— Не забывай, что это и мой дом тоже. И пока я здесь живу, она будет приходить сюда столько, сколько ей захочется.
— Хорошо подумала? — иронично выгибаю бровь.
Мама подозрительно прищуривается, потому что прекрасно знает: если не выполнит это условие, то следующее будет гораздо хуже — и позорнее для неё. Вместо ответа она поджимает губы, но я знаю, что Эвелины здесь больше не увижу — для её же блага.
— В кого ты родился таким жестоким? — давит на жалость, но безуспешно.
— А ты в кого такой бессердечной? Врача в мою комнату пришлёшь.
Она отворачивается, а я возвращаюсь в дом и поднимаю Варю на руки, чтобы отнести в комнату. Я бы мог уйти из дома — на моём счету достаточно денег для покупки квартиры — или поставить мать перед выбором «Я или Эвелина?», но это не поступок взрослого человека. Да и Варя тоже может попасть под удар, а у неё и так хватает проблем — я об этом почти каждый день забочусь.
Укладываю девушку на свою постель и сажусь рядом на край кровати; одновременно с этим в комнату входит медсестра и без слов направляется к Варе. Она что-то делает с моей малышкой, пока я нарезаю круги по комнате и соображаю, как не сойти с ума. Перед глазами мелькает стетоскоп, тонометр, шприц с какой-то жёлтой жидкостью, аппарат для измерения пульса и упаковка таблеток.
— Ничего страшного — просто небольшое сотрясение. Можно сказать, в рубашке родилась. Пусть отдыхает, и через пару дней будет как новенькая. Её может немного тошнить, болеть голова, и подводить ориентация в пространстве, но она в порядке. Я оставлю эти лекарства для неё — на случай, если головные боли будут слишком сильными. Следите за тем, чтобы она эти несколько дней не напрягалась и не нервничала, а после выздоровления пусть посетит врача — убедиться, что она поправилась.
Киваю, и медсестра выходит; я много раз наблюдал за тем, как Варя спит — приходил по ночам и просто смотрел на неё, понимая, что веду себя как маньяк, но не мог удержаться, так что у меня нет никаких проблем с тем, чтобы сидеть рядом с ней.
Меня корёжит, когда в голове разворачивается другой сценарий развития событий: Варя падает не так удачно, и дом застывает, оглушённый треском её позвоночника и черепной коробки; она скатывается в самый низ, окрашивая лестницу в выедающий красный цвет, и её глаза становятся стеклянными, когда она бросает последний взгляд в треклятый потолок. Родители пытаются замять инцидент и в «Утопии», и в полиции, но ничего не выходит, и Эвелину сажают на электрический стул.
