В четырёх стенах вытянутого, узковатого кабинета материализовался Костя, с черной мужской сумкой на плече, руки в карманы, вельветовые джинсы и свитер под легкой курткой. Ника недовольно осмотрела его.
— Я просила методистку никого ко мне не пускать.
— За билет на премьеру в МХАТе она лягушонком упрыгала домой, — Костя сел без приглашения на дальний стул.
— Так, она ещё и ушла отсюда? — Молодой человек кивнул. — Ты хоть понимаешь, какие догадки заползут в её голову? — Кивок номер два, наглая ухмылка. — Ну, и зачем ты пришел?
— На вас посмотреть, себя показать.
— Галерея закрыта на реставрацию, — Ника нацепила очки и отвернулась к экрану, — мне нужно работать.
— Докторская — это не кандидатская. Вы не учитесь в аспирантуре, так что труд может быть готов, когда вам заблагорассудится, хоть на пенсии. Время не поджимает, а потому слово «нужно» вернее было бы заменить на «хочется». Если так, на самом деле, и есть. Но, в любом случае, советую отложить это неблагодарное занятие, поскольку вы ещё не раз переосмыслите свои убеждения, перечеркнёте не одну сотню строк, повырываете десятки страниц и впишете новые, куда более объективные, нежели сейчас.
— Откуда такая уверенность?
— Потому что я считаю вас достаточно умной для того, чтобы не торопиться с выводами, когда имеются сомнения.
— У меня есть сомнения? — с интересом откинулась Ника, переплетя пальцы на солнечном сплетении. И без того-то настроение было сумбурное, не рабочее, а тут ещё это. Нервы начинали подрагивать и грозили отказаться сосредотачиваться до конца дня.
— Я помню тему вашей докторской, но мы с вами выяснили, что деморализовывать могут и женщины. Как вы это вставите в теорию о том, что мужчины — разлагающая гнильца человечества? — Ника незаметно вздохнула. Если бы у неё был точный ответ на этот вопрос! И ведь кое-что можно было сказать на это… сказать ли вслух? Она боится быть откровенной, потому что боится, что её слабости обратят против неё, но профессор Владимир Петрович был прав, нельзя уходить и прятаться. Почему она должна стыдиться своих слабых сторон? Если примириться с ними, то от них можно будет избавиться, сделавшись сильнее.
— Изначально на меня деморализующее повлиял мужской пол, после чего возникла ответная реакция. Так что корень зла — мужчины, — иронично улыбнулась она, упростив суть своей докторской до афоризма.
— Значит, я был прав, и вы любили, но неудачно. Видимо очень неудачно, раз больше не хотите. Почему?
— Мне это было не к лицу. — Костя коротко хохотнул и она тоже.
— Чувства бывают не к лицу?
— Да, знаешь: этот шарфик добавляет мне возраста, а вот эта любовь, по-моему, делает меня глуповатой, её я брать не буду. — Они посмотрели друг другу в глаза. — Женщины должны иметь вкус и стиль, к этому относится и представление об эмоциях. Кому-то идёт смеяться, а кого-то это обезображивает…
— Но это не говорит о том, что человек должен прекратить смеяться! — возразил Костя, — какая разница, как это выглядит, если самому человеку хорошо?
— Какое-то время, но потом те, кого раздражает его дурацкий смех, сбегут подальше, устав. Он останется один и не будет тем, кто смеётся последним. А ведь мог просто вовремя поработать над собой… Я преподаю не психологию, заметь — науку о том, как человеку быть в ладу со своей душой, — а социологию — науку о том, как человеку комфортно сосуществовать с окружающими. Это исключает эгоизм и оправдание «главное — мне хорошо». Хорошо будет только тогда, когда хорошо будет всем, общими стараниями и стараниями каждого.
— Но общество не будет здорово, если единицы несчастны. Коммунисты и социалисты страдали этой утопией, и к чему это пришло? Марксизм противоречит природным инстинктам людей, вы не находите? Идя против своей природы ради общества, человек никогда гармонии и счастья не обретет.
— Ты выступаешь за грубый материализм? Прочь вековые идеи, да здравствует первобытная свобода? Как говорил Руссо «размышляющий человек — развращенное животное», так?
— Не надо о Руссо, — поморщился Костя, — отвратительный тип, который уж точно не знал в жизни, что такое любовь и высокие чувства.
— Согласна, — Ника замолчала, отодвинув клавиатуру от края стола, когда молодой человек приятным голосом тихо стал напевать под нос: «За закат, за рассвет, за любовь которой больше нет…» из песни совсем другого Руссо, исполненной дуэтом с Кристиной Орбакайте. Женщина не выдержала и улыбнулась. В ближайшие минуты писать точно не выйдет. Она бросила скользящий взгляд за окно.
— Там намечается дождь. Не хотите пройтись под ним? У меня есть зонт, — парень быстро достал его из своей сумки, упакованный в гладкий черный чехол.
— Лучше пережду его здесь. Не люблю дождь. Только смотреть на него со стороны, из-за стекла.
— Вы на всё любите смотреть со стороны? — Костя поднялся и напористо протянул ей руку, призывая подниматься, — если бы задумка Вселенной была в том, чтобы мы на всё только смотрели, мы бы и не рождались. Да и смотреть бы было не на что… К тому же, у природы нет плохой погоды. Дождь — живительная влага, дающая силы растениям. Как можно не любить его, если бы без него всё погибло?
— Он мокрый, холодный, пачкает обувь, и я часто простываю, когда сыро, — пессимистично покачалась на стуле Ника.
— Не простынете и не замерзнете, честное слово коварного негодяя, который ищет повод вас облапать, — не забирал руку Костя, но, глядя в глаза, ему не спешили поддаваться, — хорошо, если мы с вами останемся здесь, то я… — парень вернулся к двери и повернул ключ, похлопав ладони друг о друга, словно отряхивая после слаженного дельца. Вкрадчивой походкой, он направился к столу доцента, дойдя до него и нависнув над ним, опершись ладонями. — Я поведу себя некорректно по отношению к вам, как к гражданину государства, гарантирующего защиту и свободы, но крайне продуктивно, как к женщине, демонстрируя неподдельный интерес наглядным действием.
Ника быстро встала, поправив невидимый волосок в пучок на затылке. Пряча глаза, она подошла к вешалке и взялась за свой пиджак.
— Я пройдусь с тобой под дождем, если ты мне признаешься, что тебя раздражает, что не нравится тебе самому и мы совершим это тоже, как и прогулку под дождем, которая не вызывает во мне энтузиазма, — она накинула одежду на плечи и посмотрела на Костю. У обоих возникло противополагающее себе желание остаться и уйти. Никто не знал, какой исход будет лучше, но что-то подсказывало молодому человеку, что в этой пыльной официальной обстановке дело дальше не двинется, а потому лучше принять очередной вызов.
— Я не люблю есть овощи и пить чай с корицей. И ненавижу плохую музыку.
— Отлично, — Ника подцепила портфель и, обойдя Костю, отворила дверь, — мы найдем уличное кафе, где я буду есть тирамису, запивая красным вином, пока ты будешь давиться овощами, прихлёбывая чай с корицей. Музыку оформим в другой раз. Идёт?
