Я только сильнее стиснула зубы, чтобы они перестали стучать. Сердце у меня колотилось так сильно, что вот-вот готово было выпрыгнуть из груди. Тем временем гестаповец вынул ручку и пододвинул ко мне лист бумаги.
— Последний шанс, фрау Фридманн. Вы всё же жена офицера, и мне вас жаль. Вы же женщина, ну на что вы надеетесь? Вы же и пяти минут не протянете при интенсивном допросе, пожалейте себя. Результат всё равно будет один: вас так или иначе отправят в лагерь, только вы можете поехать здоровой или… Выбор ваш.
Я взглянула на бумагу, снова на него и… покачала головой. Он поджал губы и пожал плечами.
— Ну что ж, я попытался вам помочь, фрау Фридманн. Дело ваше.
Он подобрал папку со стола, постучал в дверь, чтобы охранники открыли её снаружи, и вышел, ни разу больше на меня не глянув. Я осталась одна и лишенная всякой надежды.
Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как он ушёл, но чем дольше я там сидела, тем более страшные картины вставали у меня перед глазами о том, что в гестапо делают с заключёнными на «интенсивных допросах» — пытках, если называть вещи своими именами. Я уже начала задыхаться от страха в этой тесной камере, но когда услышала приглушённые крики, доносящиеся из-за двери, я не выдержала и расплакалась. Я так хотела пойти домой, домой к маме и папе, к моей собаке, к заботливым рукам мужа. Только вот я сама всё это разрушила, и теперь меня точно убьют.
Время тянулось неспешно, что само по себе в этом месте было пыткой. Я чувствовала себя ужасно вымотанной; слёзы уже давно высохли и дыхание снова пришло в норму. Они что, забыли про меня? Мне уже и дела не было, слишком устала я подпрыгивать на стуле от каждого шороха за дверью и просто замерла неподвижно, всё ещё обхватив себя обеими руками, испытывая почти животную тоску и отчаяние. Крики за дверью тоже давно стихли, и я начала надеяться, что может все ушли на ночь домой. Только эта надежда в секунду испарилась, как только я услышала голоса за дверью и звук отпираемого замка.
Весь страх не только сразу же вернулся, но и утроился. Я с ужасом смотрела на дверь, ожидая увидеть моего следователя, и скорее всего мучителя по совместительству, в любой момент, и одна только мысль о том, что он начнёт со мной делать, бросила меня в холодный пот. Я не могла больше сдерживать дрожь, и смотрела на дверь не мигая, стиснув пальцами предплечья до боли, всё ещё обнимая себя, как последнее средство защиты.
Дверь распахнулась и первым вошёл гестаповец, который меня и допрашивал. За ним последовал ещё один, и как только он вошёл в камеру, она будто ещё сильнее сжалась в размерах. Я сразу же его узнала. Группенфюрер СС доктор Кальтенбруннер. Он взглянул на меня со смесью удивления и озабоченности, но ничего не сказал.
— Герр группенфюрер, вы видели её файл, там все доказательства налицо, но она по-прежнему упрямится. Я предложил ей возможность подписать чистосердечное признание, но она отказалась. Так что… Делайте, что считаете нужным.
Доктор Кальтенбруннер медленно кивнул, взял папку из рук гестаповца и бросил её на стол.
— Вы можете быть свободны, Кунц.
— Но я думал, что вы хотели, чтобы я присутствовал при допросах, чтобы в дальнейшем я мог применить предложенные…
— Я сказал. Вы можете быть свободны.
Резкий и явно недовольный голос доктора Кальтенбруннера заставил Кунца нервно сглотнуть, после чего он почтительно склонил голову и быстрым шагом покинул камеру, закрыв за собой дверь. Не думала, что мне когда-либо могла прийти в голову такая мысль, но я бы предпочла, чтобы он лучше остался. В это время «самый лучший следователь Германии» достал свой портсигар, зажег сигарету и глубоко затянулся.
— Признаюсь, я не ожидал, что мы так скоро встретимся, фрау Фридманн.
Он произнёс это таким спокойным тоном, будто мы встретились на светском приёме, а не в допросной камере. А я уже даже дышать боялась, превратившись в комок натянутых до предела нервов, слишком напуганная, чтобы хотя бы моргнуть. Я с ужасом ждала, что он будет делать дальше.
— Почему вы дрожите? Вам холодно, или вы боитесь?
— И то, и другое, — едва прошептала я после паузы.
Он отложил сигарету, неспешно отцепил свой эсэсовский кинжал и положил его на стол. Затем он снял кобуру с пистолетом, которые последовали за кинжалом. Когда он начал расстёгивать свой китель, я изо всех сил вжалась в стул, как будто это меня бы спасло. Он двинулся за спинку моего стула, и я зажмурила глаза как только могла, вжав голову в плечи в ожидании удара или ещё чего хуже. Вдруг что-то тяжёлое упало мне на плечи, и я почувствовала себя окутанной теплом и запахом сигарет и одеколона. Я открыла глаза: он набросил на меня свой черный китель. Я ничего не поняла.
Доктор Кальтенбруннер тем временем уселся на стол всего в каких-то сантиметрах от меня и ободряюще мне улыбнулся.
— Так-то лучше, верно? Здесь бывает ужасно холодно.
— Спасибо, — прошептала я, всё ещё не находя своего голоса. Немного успокоенная его пока не агрессивным поведением, я с благодарностью завернулась в его китель, такой огромный на мне, что он закрыл меня всю, как одеяло. Вблизи сам австриец казался ещё выше и мощнее, чем при нашей первой встрече.
— Так что там за история с еврейской звездой?
Я набрала полную грудь воздуха и начала свой рассказ.
— Прежде всего, я не еврейка. Я арийка. А во-вторых, у меня никогда и не было никакой Звезды Давида, и соответственно, я никак не могла её носить на себе. Да и будь я и вправду еврейкой, это было бы безумием — носить что-то подобное, вы не считаете?
Он слегка склонил голову на одну сторону.
— Забавно. Я то же самое сказал Кунцу. Кто в здравом уме, особенно если они скрывают своё происхождение, стал бы выставлять свой религиозный символ на всеобщее обозрение? Но всё же, зачем этой девушке, как там было её имя, устраивать весь переполох? Ложные показания могут её привести к тюрьме.
— Она действительно сорвала с меня цепочку, — осторожно начала я. — Но это была цепочка, подаренная мне моим мужем, много лет назад. Ранее этим утром наша прима-балерина Гизела объявила, что ждёт ребёнка и попросила нашего хореографа фрау Марту сделать меня её заменой на время её отсутствия. Гретхен, она немного старше меня, да и в труппе она дольше, вот она всегда и считала, что я занимаю место, которое должно быть её по праву. Но в этот раз она ни на шутку разозлилась и набросилась на меня в туалете. Она начала кричать на меня и всячески меня провоцировать; я же не хотела идти на конфликт и попыталась уйти, но когда я проходила мимо неё, она сорвала мою цепочку. Я оттолкнула её, и она ударилась головой о зеркало, а я в это время вырвала у неё свой кулон и убежала, боясь, что она снова на меня нападёт. Я слышала, что она кричала что-то про евреев за моей спиной, но не знаю, что именно она говорила.
— Могу ли я увидеть эту цепочку?
Я хорошенько всё продумала дома, и сейчас была более чем рада, что подготовилась. Я опустила руку в карман и вынула тонкую золотую цепочку с маленьким кулоном в виде пуантов.
