Ульяна, едва раскинула карты, побагровела:
— Ах ты, шиш корявый! Трех баб в гроб загнал! От детей избавился! Обоих сынов с дома выкинул! Еще и к невесткам приставал — старый курощуп! Из-под себя на сковородку норовишь положить! Скряга замороченная. Тебе еще и бабу? Колода гнилая! Не на твою облезлую морду эта картина. Пшел вон отсель, барбос лишайный. Твоя баба — кочерга и каталка! Жених — гнилой мухомор! Не марай пороги, хряк холощеный! — отворила двери настежь и вытолкала гостя из дома. Тот трусил по улице без оглядки.
Он даже забыл, зачем приходил к Ульяне. Горели лицо и шея. Даже затылок пекло. Только б никто не узнал и не услышал, как испозорила его ведьма. Сам о случившемся даже в гробу лежа никому не сознается…
Ульяна никогда и ни с кем не обсуждала приходивших к ней людей, не делилась, не говорила кто с чем появлялся. О бедах и болезнях молчала. А потому от нее не выскочила ни одна сплетня, и горожане убедились: умеет женщина хранить чужие секреты и доверяли ей многое.
Вот так поздно вечером, когда за окном стемнело, остановилась у ее дома машина, из нее вышли трое. Постучали несмело. Когда открыла двери, поняла, что не свои — не городские. Решила отказать. И, нахмурившись, спросила:
— Кого надо?
— Ульяну! — ответила разнаряженная женщина, пахнущая духами, кремами, красками.
— Что надо вам?
— Поговорить. Может, и нам поможете, — тихо ответил коренастый, плотный человек, стоявший к Ульяне ближе всех.
— Чем?
— Об этом, если вы разрешите, в доме поговорим.
— Да никому я не помогаю! Что вы придумали? Самой до утра бы дожить! — не понравился бабе парень, стоявший за спинами родителей. Он что-то
лениво жевал, пинал ногой завалинку. На Ульяну смотрел свысока.
«Щенок сопливый! Ишь, кобенится говно!» — подумалось бабе и решила отправить их прочь.
— Ульяна, а кто теперь в чем уверен? Но мы к вам издалека. Четыре часа добирались. Не близкий путь. Одна надежда на вас. Неужели впустую промучились? Мы так надеялись! Если откажете, не знаем, как дальше жить! — просил мужик.
— Вы сами были матерью! Помогите! — подала голос женщина. И вошла в дом, пропустив впереди себя парня.
— Три года назад это случилось. Мы с женой целыми днями работали и упустили, перестали контролировать Лешку, посчитали самостоятельным, взрослым и передоверили. А он «травкой» баловаться стал. Попал в дурную компанию, И уже сдружился с уголовниками. К нам милиция стала приходить. Мы ей не верили. Дальше — сами убедились. Он уже из дома деньги таскать стал.
— Ну хватит наезжать на меня! Подумаешь, «бабки» увел! Пацаны, в натуре, все спустили. Даже квартиры предков. А вы чего ноете? У вас все в ажуре! — подал голос парень.
— Пришлось переезжать, менять работу. Легко ли это теперь? А сын и здесь наркоманов сыскал!
— А что ж в больницу не положили его? — удивилась Ульяна.
— Трижды укладывали. А он сбегал. Да и не лечат, содержат в изоляции, и все на том, — отмахнулся отец.
— А они там гомиками стали, в больнице той. Говорят, от скуки, делать было нечего, Вот и нашли развлеченье. Из одной беды — в другую, — покраснела мать.
— Ладно, вы пока тут посидите а мне с Лешей поговорить надоть! — позвала Ульяна парня за собой. И заговорила тихо, ласково, спросила парня обо всем. Тот поначалу дичился, все на дверь смотрел. Ульяна взяла его руку, посмотрела линии руки, погладила плечо, затылок и сказала: — А ить светлая у тебя головушка! Талант свой имеешь от Бога! Зачем закинул подаренное самим Господом? Такое единому на тыщу дадено! С девушкой своей разругался на что? Хорошая она! Страдает по тебе! Детки будут… Не стоило из-за пустячной ссоры так долго мучить свою судьбу!
У Лешки отвисла челюсть. Он слушал, не веря своим ушам. И вдруг подскочил:
— Мам! Пап! Она все знает! И про Томку!
— Да сядь же ты! Чего скачешь? Что особого услышал? Ведь опрежь чем воротиться к ней, подлечиться придется с недельку. А может, и больше. Тут тоже все от тебя зависит. Как скоро сам захочешь очиститься от грязи, какую наскреб в душу. И воротишься к ней прежним. Договорились? — глянула в глаза парня.
— А она меня простит? — спросил тихо.
— Она тебя любит. И верит, что воротишься. Ждет.
Лешка сиял от счастья. Он послушно пил настои и отвары, вскакивал на заре и умывался святой водой, потом Ульяна читала над ним заговоры на огонь и пепел, на воду и соль.
Уже на третий день парень бросил курить. Его тошнило от дыма сигарет. Но по ночам еще тряс озноб и под утро одолевала тяга к анаше. Лешка вставал с постели раздраженный. У него пропали аппетит и сон.
— Держись, детка, не. сорвись! Ради самого себя, — уговаривала Ульяна. Легко было лишь сказать.
Лешку трясло все сильнее. Его бросало то в жар, то в холод. Сохло горло, скрючивало все тело. Оно то чернело, то становилось белым, как снег. Ему не раз казалось, что от боли полезут глаза из орбит, отвалятся десны. Все тело ломало и выкручивало так, что сил едва хватало. И тогда Ульяна читала молитвы, облегчала муки. Такие приступы случались часто, особенно в первую неделю.
— Ульяна? А сколько ему еще мучиться вот так? — спрашивала сквозь слезы мать.
— Теперь уж недолго…
— Он выживет? — выдавала страх.
— Куда ему деваться? Худшее уже позади. Нынче легче пойдет. Только помяни мое слово, не смей в приступе пожалеть. Сгубишь насмерть. Кровь его теперь чистится. Это три дня. Опосля отпускать начнет, На рвотину не гляди. Так надо. Он в себя вертается. А когда приедете домой, не мешай его судьбе. Нехай женится. Этот враз серьезным станет. В науку воротится, где опрежь учился. И много чего добьется в ней, — говорила Ульяна уверенно.
— Все бы ладно. Да девушка, о какой говоришь, не без изъянов. Образованья нет. О приданом не мечтай. Из бедной семьи. Родни много, а толку нет, одна голожопость. Разве такую в дом приводить надо? — вздохнула горько.
— Чудачка! А разве лучше потерять сына? Ведь он из-за тебя страдает. Ты воспретила Лешке любить. Он и поссорился с ней. Потом с пути сбился. Чуть не пропал вконец. А тебе того мало? Выгоду ищешь? Сына потеряешь! Выбирай! Ить невестка уже в науке занимается. Они сами на ноги, встанут. Тебе каяться придется перед ней. Совестно станет много раз. На что усугубляешь? Она не дурней тебя! Не та царица, что на себе золото носит, а та, что в душе его имеет, несчитанное и немерянное. Таких не невестками, дочками признают. На руках в дом приносят, хлебом-солью встречают. А ты морду от ней воротишь. Каб не эта девка, не выдержал бы Леха всех мук. Ради нее терпит. Она его из погибели вытащила, не ведая того, а ты ее хаешь, — упрекнула Ульяна гостью.
— Ради Бога! Если так, пусть женятся. Когда вернемся домой, сама к ней пойду, приведу в дом. Пусть все наладится!
