Потом она слегка помассировала ему шею, после чего онразделся, лег в постель и скоро забылся тяжелым сном. Но Лиане не хотелосьспать, и она еще долго тихо сидела в гостиной. Она по-прежнему немного скучалапо кораблю, хотелось выйти на палубу и любоваться спокойным морем. Внезапно онапочувствовала, что уехала далеко от дома. Хотя она знала Париж неплохо — оначасто бывала здесь с Арманом, все же теперь это было не то. Париж еще не сталей родным. Они жили не в доме, а в гостинице, у нее не было тут друзей. Этамысль напомнила ей о Нике. Как там дела у Бернхамов? Казалось, прошли годы стой минуты, когда они разговаривали, стоя на палубе. А ведь это было всего двадня назад. Она вспомнила, как Ник просил ее звонить, когда ей понадобится друг,но в то же время Лиана сознавала, что вряд ли это правильно. Это возможно накорабле, но здесь она — жена Армана и не имеет права заводить дружбу смужчиной.
Когда она вернулась в спальню, там царило безмолвие, лишьслышалось тихое похрапывание Армана, спавшего на большой широкой кровати.Возможно, хоть он и разочарован, все обернется к лучшему. Может, раз положениев Париже не такое отчаянное, как сначала предполагал Арман, они смогут видетьсячаще? Лиана обрадовалась этой мысли. Вдруг у них найдется время для прогулок поБулонскому лесу, в саду Тюильри, и может быть, они даже смогут вместе пройтисьпо магазинам… покататься с девочками на лодке. Ободренная такими перспективами,Лиана легла в постель и выключила свет.
Глава 11
Хиллари вошла в дом на авеню Фош в сопровождении шофера,едва переставлявшего ноги под тяжестью семи больших коробок от Диора, мадамГрэс и Балансиаги — не считая еще нескольких небольших свертков. Она провелавполне приятный день, и вечер обещал быть не хуже, ведь Ник все еще сидел вБерлине.
— Оставьте здесь, — небрежно бросила она шоферучерез плечо, но, заметив непонимание на его лице, застонала и указала на стул:— Ici.
Он как можно аккуратнее устроил коробки на стуле впросторной отделанной мрамором прихожей, где с потолка свисала огромнаяхрустальная люстра. Это был красивый дом, он очаровал Ника с первого взгляда.Хиллари — несколько меньше. Вода в ванной всегда оказывалась недостаточногорячей. Душа вообще не было, в комнатах полно комаров, и вообще она считала,что куда лучше было бы остановиться в «Ритце». Слуги, которых Ник нанял черезагентство, ей не нравились. Они едва говорили по-английски. И вообще она целыедни напролет жаловалась на жару.
Они жили в Париже уже почти месяц, и Хиллари была вынужденаконстатировать — в это время года в Париже не слишком скучно. Все в один голосутверждали, что летом тридцать девятого, впервые после Мюнхена, нагнавшеготоску, стало по-прежнему весело. Теперь, словно в отместку за прошлое, повсюдуустраивали костюмированные балы и званые обеды — чтобы никто не скучал.Несколько недель назад граф Этьен Бомон давал костюмированный бал, куда гостидолжны были явиться в костюмах персонажей из пьес Расина, и Морис де Ротшильд,желая привлечь к себе внимание, прибыл в тюрбане, к которому прикололзнаменитые бриллианты своей матушки, и с драгоценностями работы Челлини наленте. Леди Мендл принимала в Версальском саду семьсот пятьдесят человек, тамбыло и три слона, чтобы гостям было о чем поболтать и на что посмотреть. Но всеэти приемы затмил праздник у Луизы Мейси — для этого случая она снялазнаменитый отель «Сале», обставила его бесценной мебелью, оборудоваладополнительной сантехникой и передвижной кухней. В залах горело несколько тысячсвечей На этот прием всем гостям «приказали» явиться в диадемах и дорогихукрашениях, и, как ни странно, все подчинились.
Хиллари удалось взять напрокат тиару от Картье и эффектноеукрашение из десяти изумрудов по четырнадцать карат каждый, обрамленныхроссыпью хорошо отделанных бриллиантов. Едва ли у нее оставалось время скучать,и все же наслаждалась Хиллари не по-настоящему. Но теперь она придумала, какпровести оставшуюся часть лета. Если повезет, она еще до возвращения Ника из Берлинасбежит с несколькими бостонскими друзьями на юг Франции.
С тех пор как они обосновались в Париже, Ник повел себя так,что Хиллари становилось не по себе. Он продолжал придерживаться той линииповедения, которую приобрел во время плавания. Он держался холодно иотстраненно, хотя и подчеркнуто вежливо — теперь дела Хиллари его не волновали.Лишь изредка он требовал ее присутствия — обычно во время деловых обедов илипросил пригласить жену какого-нибудь промышленника на чай. Но со всей ясностьюдал понять, чего ждет от нее, при этом Хиллари обнаружила, что это новоеотношение Ника нравится ей куда меньше, чем то, что было раньше. В прежниевремена он отчаянно старался угодить ей, это рождало в ней чувство вины, и онаначинала ненавидеть мужа. Теперь же она стала для него не дороже дверногомолотка, и это ее злило не на шутку. Прошла лишь неделя со дня их приезда, аХиллари уже решила, что его пора проучить. Он не имеет никакого прававыбрасывать ее, как пару старых бальных туфель, всякий раз после того, как онапонадобилась ему для делового обеда. Она ему не цирковой медведь, которыйпляшет на потеху гостям, и вообще жизнь в Париже — у нее в печенках. Вот когдаон уедет на неделю, она осуществит свои собственные планы.
Она прошла в отделанную резными панелями библиотеку снагоняющим тоску обюссонским" гобеленом на стене и выглянула во двор.Джонни играл с няней и щенком, которого ему купил Ник, — на вкус Хиллариэтот маленький терьер слишком громко тявкал. Вот и сейчас — лай и смех,врываясь в окно, раздражали ее. От хождения по магазинам в такую жару у Хиллариразболелась голова. Вяло бросив шляпку на стул, она стянула перчатки инаправилась к бару, скрытому за деревянными панелями, но внезапно остановиласькак вкопанная, услышав голос за спиной:
— Добрый вечер.
Хиллари резко повернулась и увидела Ника, сидящего заогромным столом времен Людовика Пятнадцатого. А она даже не посмотрела в тусторону, входя в библиотеку.
— Ну как провела день?
— Что ты здесь делаешь? — Она остановилась, недойдя до бара, выражение ее лица никак нельзя было назвать радостным.
— Я здесь живу, по крайней мере, так мне сказали.
Снова, как уже было во время плавания, он дал ей понять, ктоздесь хозяин. Но Хиллари и не возражала. Ее беспокоило другое — в течение всехэтих лет она выбирала, где ему быть — у ее порога или в ее постели. Теперь онпринимал решения сам. Но, в сущности, и это не такая уж потеря, о которой стоитжалеть. И все же — отчего он смотрит на нее как кот на мышь? Ей захотелосьударить его.
— Ты же хотела выпить. Я не собираюсь менять твоипривычки.
— Я и не собираюсь их менять. — Она подошла к баруи плеснула себе двойной скотч. — Ну, как там Берлин?
— Тебе это интересно?
— Если честно, то нет.
Теперь они стали предельно откровенными друг с другом. Вкаком-то смысле стало легче.
— Как Джонни?
